Руины веры

 

***

Весь следующий день провожу в комнате, так как решено вернуть меня в Нижний мир под покровом темноты.

Беспокоит меня только Питер, который приносит новую одежду.

— Это не мои вещи, — хмурюсь, рассматривая стопку, которую он водружает на кровать.

— Эта лучше. — Сегодня у Брюнета вновь отличное настроение.

Лучше-то лучше, но мои вещи были настоящим тряпьем, не хватало проколоться на такой мелочи. Но, кажется, думаю о сотрудниках СБ слишком плохо. Одежда выглядит потрепанной и тонкой.

— В нее вшиты специальные нити, помогающие сохранить тепло тела, — гордо поясняет Питер. — А ботинки влагонепроницаемые.

— Здорово, — бормочу без энтузиазма.

Вроде бы все сказано, но Пит мнется на пороге.

— Ты что-то хотел? — Не то чтобы мне улыбалось вести с ним длительные беседы, но грубить почему-то желания нет.

— Можно вопрос?

— Валяй.

— Почему ты не попросил Коннери хотя бы организовать встречу с отцом? Он на другом континенте, но на флайере это два часа лёту, полковник мог бы устроить.

В глазах парня искреннее недоумение, а я не знаю, как ему объяснить. Тому, кто не был на моем месте, не понять, да и незачем.

Не смогу объяснить, что не могу увидеть отца спустя четыре года только затем, чтобы сказать: «Я попробую что-то сделать». Дать надежду, не имея ни малейшей гарантии того, что что-то получится. Заявиться сейчас и показать, что его ребенок не сыт, не в безопасности и не счастлив. Будет ли ему легче встретить меня на несколько минут, увидеть, что со мной стало, и снова расстаться на неопределенный срок, а весьма вероятно, что навсегда? А кого увижу я вместо человека, которого выводили из зала суда?..

Нет, мы или встретимся, чтобы никогда не расставаться, или останемся в памяти друг друга теми, кем были когда-то. И точка.

— Ни к чему это, — отвечаю таким тоном, что у Пита пропадает всякое желание задавать вопросы.

— Э-э… — Брюнет теряется. — Ну, я тогда пойду. Приду за тобой вечером.

Киваю, отпускаю его жестом ленивого императора. Дверь ползет за его спиной и возвращается на место.

Я снова в одиночестве. Какое блаженство.

 

***

Оставшийся день лежу на кровати, закинув руки за голову, и смотрю в потолок.

Хорошо бы выспаться напоследок, но сон не идет. Мысли так и кружатся в голове. И самая главная из них — могу ли я верить «верхним». Ответ очевиден: конечно же нет. Уже слишком давно никому не верю, чтобы внезапно научиться доверять и полагаться на кого бы то ни было. Поверить — значит раскрыться, обнажить часть себя из-под брони, а значит, и подставиться под удар.

Что, если никто и палец о палец не ударит ради моего отца, буду я хоть из кожи вон лезть? Может быть, стоит воспользоваться преимуществом, прийти к Проклятым и сразу же рассказать, что к чему, мол, парни, на вас идет охота, берегитесь? Кто знает, возможно, Коэн будет благодарен за информацию и мне достанется «хлебное место» в его банде?

«Хлебное место»… Усмехаюсь своим же мыслям. Если бы мне хотелось места под покровительством кого-то старше и сильнее, кто мешал мне подхалимничать Бобу и другим, как Глен?

Иногда мне кажется, что от меня ничего не осталось, меня нет, есть только тело, умеющее делать простые функции. А иногда, что, что бы со мной ни происходило, меня не переделать. Не умею по-другому, не могу идти против себя. И хотя пытаюсь рассуждать хладнокровно, прекрасно понимаю, что никогда и ни за что не буду преклоняться перед такими, как Фредерик Коэн.

Еще не подошло время, а я уже встаю с постели и одеваюсь. Лучше не думать. У меня это прекрасно получалось последние годы. Мысли о будущем — самая страшная пытка. А надежда — наказание.

Когда за мной приходит Питер, просто сижу и жду его. Мне нечего собирать, у меня ничего нет, и мне ничего не дают с собой, кроме того, что на мне уже надето.

Брюнет серьезен и даже хмур. Кажется, я самое важное задание в его недавно начавшейся карьере. Так и хочется сказать: «Пит, расслабься, таких, как я, ты встретишь еще сотни, а потом привыкнешь и научишься перешагивать, даже не замечая». Но молчу.

Мы вдвоем идем к флайеру в гараж. Коридоры пусты, в ночное время свет приглушен. Кажется, будто не спим только я и Питер. Коннери не появляется.

Садимся во флайер на пассажирские места. Водитель заводит машину. Двери гаража поднимаются, и мы взмываем в ночное небо.

— Все файлы подчищены, — говорит Пит. В салоне не горит свет, вижу лишь блеск его глаз и с трудом угадываю в темноте силуэт. — Любая информация о том, что ты родом из Верхнего мира, убрана.

— Вы мне хоть имя-то оставили? — хмыкаю.

Но мое хмыканье не сбивает Питера с серьезного тона. Он собран, как еще никогда на моей памяти.

— Имя, дата рождения, отпечатки рук и сетчатки, — перечисляет он, — все на месте. Убрана информация о родителях. В досье проставлено: «неизвестны». Теперь ты выходец из приюта имени Кингсли, где воспитывался до двенадцати лет, пока не достиг возраста, пригодного для работы. Далее все как было на самом деле: завод, стычка с Робертом Клемменсом, арест.