Страница 128 из 139
- Забота о сестре нынче считается преступлением? – поставив корзинку на крышку сундука, с яростью воззрилась на собеседницу.
Она выдержала и сказала:
- Есть то, чего не прощают! И твой кузен предал ту, которой поклялся служить! Она вправе казнить его!
- Однако, она привезла его на север…
- Привезла! Но мотивы Беккитты нам не разгадать, и обмен не состоялся…
- Алэр…
- Алэр сделал все, чтобы спасти твоего кузена, я знаю, что…
- Что вы знаете? - истерика овладела мной. – Послушала бы я вас, будь на месте Гана, скажем, Гэрт!
Рилина вздрогнула всем телом, а я продолжила наступать:
- Рассуждали бы столь холодно, угрожай Беккит вашим детям? Готова спорить, отринули бы доводы разума, бросились спасать их!
Она подошла ближе, гнев душил ее, но голос звучал сдержанно:
- Когда погиб Гервин, именно я отговорила Рейна от мести! Знаешь, что он тогда услышал? – и без просьб. – Наш отец умер, но творение его рук, дело всей жизни живет! Мы помним о нем – и это главное! Потому давай сохраним и приумножим все, что сделал Гервин эрт Шеран!
Я не прониклась:
- А что осталось у меня?
Рилина ответила с ледяной улыбкой на устах:
- А ради чего твой брат, бросив все, отправился на юг? Ради чего он рискнул всем? Никогда не знала Ганнвера эрт Ирина, но твердо уверена, он любил тебя, хотел, чтобы осталась жива, и надеялся, что северяне выживут!
- Северяне? – поддавшись порыву, я истерично рассмеялась, глядя ей в лицо.
- Именно так! Ради них умерли мой муж и твой брат! И, поверь, они не первые и не последние жертвы!
- И кто следующий? – не останавливаясь, я нервно смеялась, пока не услышала плач ребенка.
Замолчала, с раздражением оглядываясь на корзину, а, повернувшись, увидела закрывающуюся дверь.
Метнулась к ней, но остановилась, потому как младенец позади зашелся плачем. Ругнулась, отступая, но снова остановилась в центре комнаты, не зная, что делать. Дверь снова хлопнула, и послышался тяжелый вздох.
- Сделай что-нибудь, иначе с ума сойду! – бросила я вошедшей Эвильене.
Она обошла меня, склонилась над корзиной, тихо заговорила, поднимая ребенка на руки.
- Нужно найти кормилицу этому малышу, - альбина проворно распеленала младенца, расстелив холстины на бархатном покрывале.
Мне необходимо было многое обдумать, осознать, приучить себя к мысли, что Гана больше нет, потому в тоне сквозило недовольство:
- Вот и найди!
- Хорошо, - коротко согласилась Эвильена, и я понадеялась, что она сейчас уйдет.
Не ушла, встала напротив, спросила:
- Ты придумала имя малышу?
- Придумай сама! – резко ответила я.
- Ниа, - Эвильена одарила внимательным взглядом, в голосе ее появились осуждающие ноты. – Ты спасла младенца, пообещала заботиться о нем, поэтому можно смело назвать тебя его матушкой!
Собиралась возразить, но передумала – некогда ругаться, да и злость мне пригодиться чуть позже.
- Ганнвер, - все думы только о погибшем брате, поэтому и вырвалось это имя.
Эвильена приняла ответ, безмолвно кивнула, но не оставила меня в покое:
- Тебе следует подумать о дальнейшей судьбе ребенка!
Не удержалась от вопля:
- Можно я позже подумаю над этим вопросом?!
Младенец снова раскричался, и Эвильена прижала его к себе, шепча что-то ласковое. Мне же, похоже, она подготовила нечто резкое, обличающее, правда, не сейчас. Альбина торопилась, унося Ганнвера Бесфамильного на руках. На пороге я позвала ее:
- Эви, как умер мой брат? – стиснула руки в кулаки, сдерживая рыдания.
Глубоко вдохнув, Эвильена собиралась ответить, но сказать не успела. В комнату вошел Алэр.
Альбина поспешила откланяться, и дверь за ней с грохотом захлопнулась, отрезая нас с Рейном от всего остального мира. Демон замер, глядя на меня, дыша шумно, точно после быстрого бега.
- Прости… - его тихое слово отозвалось болью в моей душе.
Все, что испытала за последнее время, выплеснулось наружу в неудержимом порыве ярости. Я не хотела кричать, мысленно умоляла себя остановиться, но не преуспела. В этой вспышке смешались самые разные чувства: и страх за брата, и боль от его потери; и переживания из-за приезда Беккит; и усталость от ссор с Жин и Гэртом; и беспокойство за Миениру; и досада от того, что признала сумеречного; и злость на саму себя за любовь к Рейну, за доверие к нему.