Паруса для Марии

Ливень. Мари любила ливни. Любила протягивать ладони дождю и чувствовать, как капли бьются о кожу. Так и теперь, по-детски высунула руку из окна автомобиля и смотрела, как с неба падает вода. Холодное лето. Холодное, а внутри нее поселилась тысяча солнечных зайчиков. Вот так. Всего-то за два дня, во время которых она успела понять, что все в ней живо – и ее память, и ее любовь. Восхитительно холодное лето.
Она ехала в офис Дональда не потому, что ей это было нужно, как прежде, а вопреки тому, что все это вдруг сделалось ненужным. Она потеряет DartGlobal. И от этой мысли становилось легче дышать. Со вчерашнего вечера. Потому что тогда, когда Миша проговорил по-русски такое простое «Машка, все потом», она вдруг решилась – поверить. По-настоящему, до конца. Безо всяких оговорок и сомнений. Все остальное было не в счет.
- Ну, наконец-то! – буркнул Дональд, едва она вошла в офис.
- Зачем было поднимать меня в такую рань? – Мари отряхнула мокрые волосы. – Компанию это уже не спасет. Я все решила. Избавляемся от активов, за их счет гасим долги перед банками, рассчитываемся с акционерами, ликвидируем юридическое лицо и становимся свободны. Каков план?
- Потрясающий. Кофе будешь?
- Нет, спасибо, я спешу.
Дональд озадаченно посмотрел на нее и тихо сказал:
- Боюсь, что поговорить нам все же придется. Серьезно и долго.
- Я не готова к длинным разговорам, потому лучше все-таки серьезно, но коротко. Что там у тебя?
- Как скажешь, - Дональд подошел к своему столу и взял папку. – Вот здесь то, о чем ты просила после пожара. Все, что мы могли, мы сделали.
Она замерла и перевела взгляд на адвоката.
- Результаты?
- Ральф Ригер.
Мари вздрогнула. В глазах ее было неверие – да и как можно было в это поверить?
Покупка БалтТраста – это одно. Но «Клелия»…
«Я мечтаю увидеть «Клелию» и тебя капитаном на ней».
Может быть, все просто?
Мари побелевшими губами прошептала:
- Но… зачем?
- Не спрашивай, пожалуйста, - отмахнулся Дональд. Конечно, «зачем» - ей и самой слишком хорошо известно, к чему углубляться? Он вручил ей папку. – Хватит, чтобы размазать его по стенке. Мы можем пустить это в ход в любой момент, как только скажешь.
Проблема была в том, что Мари не была уверена в том, что готова «пустить это в ход».
- Есть еще кое-что, о чем ты должна знать, - вдруг добавил Дональд. Сказал так, будто с обрыва шагнул в пропасть.
- Ты полагаешь, этого недостаточно?
- Полагаю, что в свете того, кто сопровождал тебя на презентации нового лайнера, это окажется важнее пожара. Относительно… пакета фотографий из Дувра.
Мари сглотнула и медленно кивнула.
- Хорошо, я слушаю.
- И все-таки кофе… с коньяком, давай?
Она любила ливни. Да, она любила. Промокла до нитки и продолжала любить. Крыльцо чужого офиса. Знакомая много лет улица. Рыдания, замершие в груди – если она и промокла, то не от слез. Вдох – выдох.
Потом такси. Бесконечная дорога по городу. Чуть не поскользнулась на тротуарной плитке. Туфли дурацкие. Каблуки. Никаких больше каблуков. Потом лестница. Комната. Балкон. Миша.
- Я тебя люблю, - голос был охрипшим, будто она простудилась.
Он улыбнулся, услышав ее признание, и поднялся к ней. Притянул к себе. Поцеловал.
- Я тоже тебя люблю. Чего тебе дома не сидится в такую погоду? Не хватало еще, чтобы ты простудилась.
«Домомучительница живьем съест», - весело подумал он.
После милой беседы с милой фройляйн Зутер Михаилу безумно хотелось коньяка. Просить у экономки не стал. Наверняка, за это он будет сразу отправлен на костер.
Побродив по дому, он обнаружил кабинет, в котором оказался небольшой бар. Плеснув в бокал ароматный напиток, Зимин залпом выпил. За окном по-прежнему хлестал дождь. Прихватив в кабинете какую-то первую попавшуюся книгу, он пошел на любимый балкон госпожи д’Эстен. Расположившись в кресле, приготовился читать.
Влетевшая Маша была смешной и трогательной: мокрая, растрепанная, охрипшая.
- Не понимаешь? – спросила она. – Я тебя совсем-совсем люблю.
- Чего ж непонятного? Ты меня совсем-совсем любишь. Что случилось?
Мари моргнула и вдруг, сама того от себя не ожидая, бросилась ему на шею. Отчаянно колотившееся сердце мешало дышать.
- Прости меня, пожалуйста, - прошептала она ему на ухо.
Михаил озадаченно прижал ее к себе.
- Маш, все в порядке? За что я должен тебя прощать?
- Я тебе не верила. Все это время я не верила тебе ни минуты. Любила и не верила. Хотела верить – и не могла. Потому что… Я думала, что…
Мари медленно отстранилась и тихо проговорила:
- Нам нужно зайти в комнату, я очень замерзла. Там поговорим.
- Давай поговорим, - Михаил перестал улыбаться и прошел в комнату.
Настроение Марии и разговор с фройляйн Зутер на кухне заставили подумать, что ничего хорошего его не ждет.
Она села в кресло, тяжело вздохнула и сказала:
- Я была у Дональда. Рассчитывала обсудить продажу компании. Обсуждение вышло… занимательным. Скажи, пожалуйста, ты помнишь тот день в Дувре? Почта, пляж, за́мок?
- Да, - коротко кивнул Михаил. Он встал напротив нее, сложив руки на груди, и ждал продолжения. Вряд ли без ее помощи он сможет понять, как связаны продажа компании и день, который они провели в Дувре.
Мари опустила глаза и сцепила пальцы – те дрожали. Опять. Почему-то они дрожали только в его присутствии.
- Через два месяца после окончания рейса отец принес мне конверт с фотографиями. На этих фотографиях были мы с тобой в тот день. Там было все или почти все. Он сказал, что ты шантажировал его этими фото, собираясь придать их огласке. У нас и так был скандал на скандале – после моего побега со свадьбы. А эта история… едва ли закрепила бы за мной хорошую репутацию.
Мари резко подняла голову и посмотрела на Зимина.
Репутацию? Все, что ее волновало – репутация? Так волновало, что она даже не попыталась хоть немного подумать.
В один шаг он приблизился к ней вплотную и оперся руками на спинку кресла, нависнув над ней.
- Как ты могла поверить в подобную чушь? – негромко, сдерживая себя, спросил Михаил. – Где бы я, по-твоему, стал искать фотографа в Дувре? И с какой целью мне это делать, если тогда я даже не догадывался, кто ты такая? Маша! Вспомни! Ты сама пришла ко мне, позвала в город. Мы были вместе все время. С самого утра. Scheiße!
Он оттолкнулся от кресла и отошел от нее.
Мари коротко кивнула. Он был прав. Она же вела себя, как идиотка, все это чертово время.
- Я знаю! – голос хриплый – неужели все-таки простудилась? – Я виновата. Но тогда все это казалось правдоподобным. Два месяца мне внушали, что тебя интересовало мое состояние. Я запуталась. Впрочем, меня всегда было легко запутать, ты же помнишь обстоятельства нашего знакомства. Это меня не оправдывает. Но факт остается фактом. Я считала, что эти фото были сделаны по твоему заказу. Пять лет я думала, что ты меня предал. И пыталась с этим жить.
Михаил не смотрел на нее.
- Конечно, именно твое состояние меня и интересовало! Когда я носился с твоим дурацким шлейфом, в «Каперне», в Дувре. Ладно, черт с ним… - он резко обернулся к Марии и пристально посмотрел на нее. – Но почему ты продолжала молчать? И при этом согласилась выйти за меня замуж. Ты собиралась жить с такими мыслями рядом со мной? Как?
- В Кронштадте ты меня поцеловал. Мне, как всегда, напрочь отшибло мозги. Если помнишь, это я напросилась в твою квартиру. И это я пыталась с тобой объясниться. А когда… когда ты отправил меня в гостиницу… я засомневалась в здравости своего рассудка – все выглядело так, будто этот проклятый конверт я придумала. Я решила считать, что ты попытался мне отомстить за то, что я уехала. Так было проще.
Куда уж проще. Михаил хмуро смотрел на нее. Все-таки королева, даровавшая себя предателю и мстителю.
- Ты замерзла, - сказал он, наконец, после долгого молчания. – Тебе не помешает горячая ванна. А я попрошу фройляйн Зутер заварить тебе чаю.
- Я не хочу чаю, - пробормотала Мари, а потом резко воскликнула: - Господи, да как же ты не поймешь! Я… мне было страшно! До вчерашнего вечера, мне было страшно. Так страшно, что ты представить себе не можешь. И я ничего не могла с собой поделать – я люблю тебя больше всего на свете. С того самого момента, как увидела тебя на «Анастасии». И вчера будто бы все вернулось, понимаешь? Ты все вернул.
Михаил смотрел на Марию. Он не мог злиться на нее, не хотел упускать шанс, который им выпал, позволив старым обидам воскреснуть. Иначе он точно будет кретином.
- Маш! – Зимин подошел к ней. Сел на подлокотник кресла и прижал ее к себе. – Глупая ты. Чего ты боялась? Сказала бы еще в Петербурге: «Гад ты, Зимин!» Все бы и выяснили, - он поцеловал ее в макушку. – Может, все-таки ванная и чай? Еще заболеешь… Возись потом с тобой, - улыбнулся Михаил.
В его руках она успокаивалась. На предложение идти в ванную она только отмахнулась и сбивчиво продолжила:
- Если бы я заговорила об этом тогда, это бы значило, что все действительно было. Я предпочитала не помнить. И после прошлой ночи поняла, что мне, в сущности, все равно. А утром Дональд мне все рассказал. Ральф тогда через него организовал слежку, потому что беспокоился обо мне. А потом воспользовался этими фото, чтобы я… разочаровалась.
- Забыть легче, я знаю. Но мы оба виноваты в том, что все произошло именно так. Только как теперь жениться на тебе, - он усмехнулся, - чтобы ты не обвинила меня в очередной погоне за приданым?
- А ты гоняешься за приданым? – Мари зажмурилась, прижавшись к нему. – Тогда тебе лучше поискать другую невесту. Мои позиции в рейтинге богатых невест резко пошатнулись.
- Нет, другая мне точно не нужна, - Михаил вздохнул. – Придется смириться с тем, что ты теперь небогатая невеста.
- Нет, ну совсем в нищенки меня записывать рано, конечно, - проворковала она и тут же безо всякого перехода сообщила: - Это по приказу Ральфа устроили пожар на «Клелии».
Зимин удивленно взглянул на нее.
- Зачем?
- Видимо, его тоже не устраивало, что я много работаю.
- Давай поищем другие варианты избавить тебя от работы, - Михаил наклонился к Марии и поцеловал ее в губы.
Мари обвила руками его плечи, отвечая на поцелуй. А потом отстранилась и прошептала:
- И все-таки… зачем ты поцеловал меня в Кронштадте?
- Захотелось. Мне очень сильно захотелось тебя поцеловать.
- Странно! Это после того, что я устроила на ролкере? – Мари хихикнула и заглянула в его глаза. – А замучила я тебя тогда, да?
- На ролкере ты сама себя замучила, - усмехнулся он и добавил по-русски: - И устроила настоящий цирк.
- Из тебя плохой клоун, - так же по-русски ответила Мари и сама испугалась.
Михаил открыл было рот, но тут же его закрыл. В голове вихрем промчался набор красочных слов. Он попытался облечь все пришедшее в голову в культурную форму. Сложная словесная конструкция превратилась в одно-единственное слово.
- Круто… - пробормотал Зимин.
- Я объясню, - пискнула Мари и тут же замолчала. Вместо слов она потянулась к его лицу и поцеловала в щеку.
- Подслушивать нехорошо, госпожа д’Эстен, - рассмеялся он.
- Если бы я не подслушивала, господин Зимин, мы бы еще пять лет с вами друг от друга бегали, - сказала она.
- Бегала преимущественно ты.
Он был прав. Можно сколько угодно искать оправдания, но он был прав. Потому она просто сказала:
- Первое, что я сделала, когда меня выпустили из-под домашнего ареста, это записалась на курсы русского языка. Не думала, что это мне так пригодится. Слушай, зачем ты меня обнимаешь, ты теперь тоже мокрый!
- С тобой я готов разделить любые неудобства, - улыбался Михаил.
Она смотрела на его улыбку, чувствуя, как от счастья сжимается сердце. Впервые за пять лет все стало… просто.
- Давай не будем беспокоить фройляйн Зутер. Если честно, я надеюсь, что она уже ушла к себе… А чай заварить я и сама в состоянии. Представь себе, я не только русский выучила. Пойдем в душ.
- Нет, только ванна. Горячая. И не вздумай со мной спорить!
Михаил взял ее за руку и потянул за собой.
Но, по правде сказать, Мари точно не собиралась спорить. Планы на ближайший час оформились в совершенно определенную идею, и, на ходу дергая застежку на джинсах, она сказала:
- У меня там только один халат. И гель для душа – ванильный.
- Если ты думаешь, что меня это остановит, то ты очень сильно ошибаешься, - хохотнул Зимин, стягивая с себя футболку.
- Я рассчитывала на то, что не остановит, - ответила она в тон, открывая кран, а потом обернулась к нему и просто произнесла: - Мне никогда в жизни не было так хорошо. Даже пять лет назад. Правда.
Михаил прижал ее к себе, приподнял над полом, стал целовать ее лицо, губы. С каждым поцелуем все сильнее и дольше. Отвлекся на минуту и прошептал:
- Я люблю тебя и сделаю все, чтобы тебе всегда было хорошо.
- В таком случае, можешь начинать прямо сейчас, - сказала и покраснела, а руки уже искали ремень его брюк.