Паруса для Марии

- Я люблю бывать здесь, когда устаю от всего, - Мари улыбалась и смотрела на небо. Балкон в ее комнате, на котором когда-то давно она спала, укрытая пледом, пережив самое большое разочарование жизни, был единственным местом, где она позволяла себе пореветь вдоволь, - ночевки в офисе на раздумья не наводят. Это был самый трудный год в моей жизни.
Не считая того года, когда она чуть не вышла замуж и самым сумасшедшим образом влюбилась в одного старпома. Мари снова улыбнулась и пригубила бокал с вином.
- Не знаю, мы сейчас празднуем, или я пью с горя?
Михаил сидел напротив Марии, слушал ее и тоже не понимал, что он, собственно, делает здесь. Празднует чужой праздник, потому что она так хочет. Наблюдает, как она пьет с горя, потому что она так хочет.
- Здесь очень уютно. Ты одна живешь в доме?
- Теперь уже да. Одна. После смерти папы. Я бы давно продала его к чертям, если бы не этот балкон, - Мари поставила бокал на столик и подняла вверх руки, вынимая из прически шпильки, тряхнула головой, и темные волосы рассыпались по плечам, - давно хотела уехать из Гамбурга. Теперь, видимо, с этим будет проще.
- И куда бы ты уехала, если бы этот балкон не удерживал тебя? – Зимин встал, подошел к Марии и поднял ее из плетеного кресла, в котором она сидела. Занял ее место и усадил Машу к себе на колени. – Так где то место, куда готова уехать госпожа д’Эстен?
Он поцеловал ее в висок, спустился губами вдоль скулы и шеи к тонкой ключице. И потянулся рукой к застежке платья, чувствуя, как она постепенно оттаивает под его руками и его губами.
- У меня дом во Франции… Но там я никогда не жила подолгу. Мне понравился твой город. Мне кажется, там можно стать счастливой.
Под его ладонями была ее кожа. Он улыбнулся:
- Мне тоже нравится мой город, хотя последнее время я не стремился в него возвращаться. Мне бы хотелось показать тебе множество интересных мест. И я очень хочу, чтобы ты была счастлива, - он вздохнул. – Знаешь, когда поженимся, давай уедем куда-нибудь, где немного людей.
- Есть такие места на свете? – Мари улыбнулась. – Мне казалось, что это – мой балкон. Все упирается в него. – Она уткнулась носом в воротник его рубашки, вдохнула его запах, сделавшийся в ту же минуту таким родным, - почему ты изменил свое решение? После Петербурга… почему ты решил… так?
- Потому что я понял, что больше не хочу тебя терять. Тогда, пять лет назад, ты сама ушла, ты так захотела. Я не счел возможным менять твое решение. Сейчас все иначе. И я был бы последним идиотом, если бы повторил свою ошибку снова.
- Сама ушла… - Мари подняла голову и посмотрела в его глаза, не чувствуя больше горечи – только нежность, - ты помнишь будильник? В три вахта? Куда бы я ушла? И зачем?
Где-то внутри что-то дернулось, и Зимин глухо сказал:
- А я до сих пор не знаю, зачем. Ты просто вычеркнула меня из своей жизни.
Мари, не отрывая от него взгляда, медленно провела пальцем по его губам.
- Я не вычеркивала. Разве можно вычеркнуть… Ты прав, конечно, для тебя это так и выглядело. Но ведь теперь все хорошо? Мы ведь попытаемся, чтобы все было хорошо?
- Попытаемся? Давай попытаемся, - Михаил поцеловал ее в губы, все больше расстегивая застежку и стягивая платье с плеча. А она, отвечая на поцелуй, одну за другой расстегивала пуговицы его рубашки. Отстранилась на мгновение и прошептала:
- Странно. Я сегодня ужасно болтлива. Рухнуло дело моей жизни, но мне никогда не было так хорошо, как сейчас.
- Машка, все потом! – с трудом проговорил по-русски.
Он уже не понимал смысла слов, слышал лишь голос, в котором, наконец, жила его прежняя Маша, нежная и увлеченная.
Он чувствовал лишь ее тело, которым хотелось владеть снова и снова, заставляя его звучать вместе со своим.
И все стало неважным. Прошлое, настоящее, будущее. Все можно было отпустить. Кроме нее. Той, которая всего за несколько дней определила смысл всей его жизни.
Михаил подхватил Марию на руки и унес ее в комнату.