Страница 35 из 37
– Проводишь? – с обиженной надеждой выдохнула Марина.
– Куда я его? – Той крепче крепкого прикрутил к себе Анастаса, подтверждая и мордой тоже полную безнадёгу для Марины.
– Ну и чорт с тобой! – Марина так недобро посмотрела на Тоя, что того выворотило на возглас: «И с тобой…», но, не досказав, он заткнулся, потом превозмог и очень даже дружелюбно закончил:
– Иди. Уже поздно… в том смысле, что ещё рано.
Марина фыркнула злой гримасой лица, развернулась и плавно – плавненько зашатала своими не узкими бёдрами в сторону дома. У Тоя тут же взыграло и обозначилось, его воображение добавило жару процессу и усилило, а вскипевший мозг изготовился дать команду на изречение призыва. Той возбуждённо махнул свободной от Анастаса рукой… но и только. Марина к счастью не увидела этого инстинктивного порыва. А уже мгновением позже «сорвавшийся жеребец» с раздражением выдал себе «пару ласковых» и, поплотнее подхватив Анастаса, выстукивавшего зубами что-то своё личное, подался в противоположную сторону от “засыпного” барака с сараями наискосок.
Через полчаса Той был уже дома. Он лежал на кровати без сна и в противно-похмельном раздражении. «Чортова пьянка, чортова Марина! – размышлял он – А во всём виноват этот чортов розовый абажур!». Выявление истинного виновника «этого всего» как-то сразу успокоило Тоя, и он уснул…
А снилась ему в то утро и тот день большая стремительно-плавная река, из которой сначала не было сил, а потом желания выбраться. И он плыл: сперва влекомый, а потом гребущий… Куда?.. Этим вопросом, впрочем, он в тех грёзах не задавался – он просто плыл, да и всё…
К сознательному бытию Той возвратился лишь через сутки. На будильнике было семь часов утра. Всё в доме спало в полном согласии с беспросветной темнотой за окном. Очень хотелось пить, но это желание никак не могло преодолеть лень, покорившую все двигательные возможности. «Этот чортов розовый абажур» – вдруг безобразно возникло в памяти Тоя, и это отчётливо нарисовавшееся «дерьмо» пинком вышвырнуло его из кровати. Столь резкий подъём завершился короткой схваткой со стулом, который намеренно вцепился в пол прямо на пути Тоя и вдобавок развернул свой угол так, чтобы угодить Тою именно в колено. Громкий возглас крепкого словца Тоя удачно никого не разбудил, а вот последовавшее падение деревянного негодяя получилось несколько шумным и из комнаты родителей выпорхнула мама Тоя в «ночнушке» и с вопросом: «Что случилось?».
– Да вот… запнулся, – процедил болью сквозь зубы Той, поднимая стул и превозмогая желание «разломать эту… в щепки».
– Не ушибся? – мама Тоя щёлкнула выключателем и направилась досыпать. – Тебе вчера вечером узвонились, – зевотой проинформировала она Тоя, – но отец велел не будить, – на этом информация закончилась и дверь в комнату «предков» мягонько прикрылась.
Той похромал по "гостиной”, собирая разбросанную стулом одежду; складывал он её на стол, потому что ненависть к этой «седалищной заразе» никак не унималась. В итоге стул своё всё же получил, но матом, правда, Той всы́пал ему этих словéчек безмолвно (про себя), но хлёстко и обидно для стула. Покончив с сатисфакцией, Той доволок больную ногу до кухни и “залился” из-под крана аж до бульканья в животе, которое невозможно было сокрыть даже и при медленном его телепании по квартире. Такая болтанка видимо возмутила внутренности, а это вызвало позыв. Той дохромал до туалета, интегрированного с ванной в одно помещение в целях совмещения всех процедур, и мгновенно опростался. Всенощное желание «испить уже наконец-то воды» пришлось повторить дозаправкой, но потребовался и новый сброс. Это несколько умерило горечь и слегка приотпустило. Стало «как-то», но колену не помогло вовсе. К тому же и некстати неодолимо накатило желание «что-нибудь смурлять». И Той в мерзко-отвратном самочувствии заковылял к плите.
Ко второму дню праздника родители готовили жареную картошку, остатки которой разбрелись по огромной чугунной сковороде. Той пальцами собрал небольшую копну холодных промасленных палочек и, чуть пожевав, с аппетитом проглотил. Жареную картошку мама Тоя готовила отчаянно хорошо и сейчас – даже не шкворча на сковороде, что было верхом совершенства – она мгновенно переместилась в алчное чрево ушибленного стулом. Той зачавкал остатки вкуснятины и поинтересовался кастрюлькой, стоявшей рядом с уже пустой сковородкой. Щи с клёцками оказались тоже весьма кстати. Той с удовольствием и азартом выловил все клёцки, плававшие сверху, и даже удачно нашарил пальцами пару штук из-под поверхности бульона. После этого он тщательно облизал средства лова и обтёр их о трусы. Вот тут «как-то совсем полегчало и даже почти отпустило». Той снова приложился к крану и начал заполняться, но вдруг опять «поплохело» и он, окончательно добитый этим «чортовым розовым абажуром», но благодаря исключительно злости, дотащился до дивана и залёг. Не спалось совершенно и даже не грезилось, как бы не старался Той включить фантазии и хоть на какие темы. «Чорт бы побрал этот розовый абажур!.. Обзвонились… – кантовал Той неподъёмные рассуждения. – Конечно обзвонились. Небось, на счёт Марины хотели поприкалываться. Расспросить, блин. Уточнить. Во вляпался!.. Ну не было же ничё! Так, цапнулся… зачем-то… Теперь разговоров, бл, не оберёшься. И Ермила как назло припёрся. Хотя, он под утро завалился… Дак и утром вроде… Ладно. Чё в итоге?.. Праздник не удался? Да!.. На подковырки наскрёб? Абсолютно!.. Непонятки с Мариной сотворил? Да!.. В общем – жизнь говно!» – заключил Той и продолжил бестолково гонять одно да в другое и тоже самое…
Утро, с подъёмом предков и вплоть до изготовки ими завтрака, превратилось в пытку расспросами. Спасением стало только всегда одобряемое правило: «когда я ем – я глух и нем». А поэтому завтракали комфортно-молча, изредка нахваливая са́льце и не для процедуры, а по сути его вкуса. Везение Тоя продолжилось, так как к недопитому стакану чая добавился звонок телефона, который окончательно освободил его от запланированного после завтрака краткого изложения им «встречи нового года». А после прозвучавшего из гостиной: «Одеваюсь уже. Через десять минут на катке… (дальше было как-то неразборчиво)», родителям осталось лишь крикнуть в сторону отпираемого замка: «Когда придёшь?» и не услышать ответа от захлопнувшейся двери.
За бараком – у забора катка – стояли все кроме девчонок, исключая Галку. Та тщетно пыталась обхватить Ермилу своими ручонками, но недостаток их длины она успешно компенсировала своей гибкой миленькой пиявкостью и, в общем, зацепилась надёжно. Парни видимо успели накатить, потому что извергаемый парок был плотненький и тёплый.
– Выпей, – Анастас вывернул из кармана стакан, а Фасоль набулькал в него “биомицина” – так на лéкарский манер именовали креплёное вино “Биле мицне”.
Тоя передёрнуло и отрыгнулось, но он достойно превозмог и опрокинул.
– Знатно, – восторгнулся Ермила и как-то невкусно закислил рожу. – А мне не пошло, – продолжил он, но, похоже, всё же соблазняясь сделать ещё одну попытку.
– В тебе ещё живёт и трудится вчерашний пе… ре… бор, – последнее слово Галка выпускала очаровательной растянутой зевотой.
«Видимо вчера было особо изощрённое продолжение, – смекнул Той. – Жаль. Я всё проспал! А может и к лучшему».
– Где были-то? Чё не отзвонились?.. Кто не дожил до дня сегодняшнего?.. – Той осёкся и начал искать сигареты, охлопывая карманы; он опасался навести пацанов на обсуждение того, что и как было в Новый год. «Опять этот чортов розовый абажур» – зло вспомнил Той и притворно закашлялся.
– “Приму” будешь? – Тюль протянул раскрытую пачку.
Той облегченно-настороженно достал сигарету, тщательно размял её, искоса поглядывая на компанию, и, наконец, прикурив с третьей спички, затянулся во всю гармонь грудной клетки. Первый выхлоп он строил намеренно медленно, изображая гейзер. Впрочем, к несказанному удовольствию Тоя получилось так, что ни на него, ни на его причуды с “гейзером” никто не обращал абсолютно никакого внимания. Парни вели обычную «подпиту́ю беседу» и изредка сдабривали её “бородатыми” анекдотами “без картинок” – учёт наличия Галки был обязателен. Анастас, по свойственной ему традиции, начал было травить “масляный” рассказик, но бдительный Ермила тут же плотным подзатыльником вышиб из его башки нить повествования, которая зацепилась-таки за шапку и они вместе улетели в сугроб; недовольно что-то бурча, Анастас извлёк из сугроба только шапку и хмуро замолчал.