Август

Источник волнений находился по другую сторону стены. Оттуда обитатели здешних мест привыкли слышать лишь шум пролетающих истребителей да кваканье болотных жаб. Но сейчас там был ребенок. Он, похоже, звал кого-то. Издалека Перевалову было трудно разобрать слова, но было очевидно общее замешательство толпы, включая конвоиров. В это мгновение, казалось, стираются понятия осужденных и смотрящих, смешиваются между собой, и имеет значение только роль заблудившегося ребенка в жизни толпы взрослых, ответственных за его существование.

От колонны отделилась фигура заключенного. Бросилась к стене. Стена для местных выступала и забором, и щитом. Одновременно и препятствием, и шансом на свободу. Для некоторых – упреком совести. А для кого-то – надгробной плитой. Ее боялись, о ней мечтали. Но никто не смел к ней приближаться. Приближение к ограждениям ближе одного метра было запрещено, за нарушение позволялось стрелять на поражение. Все об этом знали, и прецеденты уже были.

Но фигура все же бросилась. Словно тень. Две фигуры конвоиров неспешно шагнули за ней. Бежать ей все равно было некуда. Предупредительный выстрел прозвучал незамедлительно. Тень продолжила свое дело, припала к стене, с очевидным намерением превратиться в пыль и просочиться сквозь бетон. Шансов у нее не было. Две фигуры уже рядом. Приклады, сверху вниз. Снова крики. На этот раз детский голос затерялся и утонул в гудении толпы, наблюдающей за этим представлением. Еще часть отделилась от шевелящейся массы. Беглеца схватили и оттащили от стены. Повисла, упала. Руки, ноги, волокита. Хаос в толпе. Борьба, выстрелы. Темная кровь на светлой стене.

«Беспорядок, опять беспорядок, черт вас всех дери – пробормотал себе под нос Перевалов, – снова отчитываться начальству». Вздохнул и машинально посмотрел на часы. Его смена уже давно окончена. Однако кого это волнует? Инцидент произошел, наверняка есть пострадавшие. Никак не замять. С чувством полнейшей ненависти к окружающим его бумагам и людям, он вызвал к себе начальника караула, который уже успел навести порядок и отдал распоряжение разводить беспокойных арестантов по своим камерам. Аверина нигде не было видно, наверное, где-то провалился по дороге. Но в такой день вряд ли могло случиться что-то настолько хорошее.

Перевалов стоял у окна, восстанавливая в голове хронологию события и проговаривая ее про себя. Придется описывать в отчете. Осматривал сантиметр за сантиметром местность. Лучше всего запоминаются детали, когда тебе нужно пересказать их другому.

Основное здание напоминало своей формой восьмиугольник неправильной формы, с зигзагообразными пристроями. По периметру жилой зоны за формальным металлическим забором располагались корпуса подсобных помещений: прачечная, кухня, библиотека. За переходами в отдельных зонах – производство и госпиталь. Особняком стояла часовня. Каждый раз при упоминании о ней, Перевалова передергивало. Сам он не верил ни во что.  И искренне не понимал, зачем нужна эта бесполезная архитектурная нагрузка здесь, в месте, куда и без того бессмысленные понятия, как вера или какая-нибудь надежда, все равно забыли дорогу.

 Администрация располагалась в западном луче здания. Замки и ворота к нему служили лишь физической преградой. Здесь все сосуществовали вместе. Неважно, заслужил ли ты своим поведением свободу – пока ты тут, ты питаешься одной со всеми пищей, созерцаешь одни со всеми пейзажи, дышишь одним со всеми воздухом – все плывут на одном плоту. И даже те, у кого все же сохранялось право периодически выходить за периметр, порой в суете рабочих будней забывали, зачем им это нужно. Проще было не покидать лишний раз рабочее место, разгребая остатки работы, с одной только непрозрачной целью – чтобы на следующий день ее навалилось еще больше. Впрочем, так было, наверное, везде, не только тут.

Однако, административная часть все же имела одно внешнее отличие – ее металлическая крыша была выкрашена в красный цвет. Все остальные части здания, равно как и цвета абсолютно всего периметра, были в серых оттенках. Яркое пятно крыши было видно только сверху, а для находящихся внутри разницы не было, какого цвета что-то там, где никто никогда этого не видит. Кроме, пожалуй, пролетающих истребителей, которые тестировались на соседнем авиастроительном заводе.

Ближайший населенный пункт, небольшой рабочий городок Ширяевск, располагался западнее, в тридцати километрах отсюда, и весь персонал, который в основном жил там, перевозился наемным автобусом туда-обратно два раза в сутки. В свободное от поездок время его водитель спал, укрывшись газетой, или ездил по своим делам обратно в город. С противоположной стороны, к востоку, еще дальше по расстоянию, с незапамятных времен стояли несколько вымирающих деревень. Оттуда уже никто и никуда не выезжал.

Начальствующий состав предпочитал добираться сюда личным транспортом. Остальные предпочитали автобус. Перевалов всегда отделял себя от тюремного персонала, вынужденного передвигаться общественным способом, и делал все возможное, чтобы добираться и работать в полнейшем уединении. Дистанция должна была соблюдаться во всем, что он делал здесь. Включая отношения с сослуживцами.

***

В дверь постучали. Перевалов отошел от окна и сел обратно за стол. Было очевидно, что торчать ему тут еще долго.

– Войдите. – Голос отражал его настроение.

– Добрый день, Виктор Александрович. Лейтенант Лопырев.  – молодой лейтенант отдал честь – Пришел доложить…

– Я все видел, не утруждайтесь. Бардак в вашей смене, Лопырев! Трупы?

– Нет, товарищ  полковник.

– Вы уверены?

– Так точно. Двое пострадавших временно выпадут из рабочего состава, однако травмы, несовместимые с жизнью, отсутствуют. Дважды проверил медик. Состояние одного, беглеца, хуже, там глубокое огнестрельное, его перевели в госпиталь. Второго задело вскользь, и ничего серьезного, уже в состоянии играть в нарды.

– Это для вас ничего серьезного, а мне теперь неделю отчеты писать о происшествии. Отдуваться за вас перед начальством. Одни болваны кругом. Почему задело двоих? Я наблюдал, достаточно было одного.

– Подставился, товарищ полковник. Случайно.

– Случайно вы можете себе в ногу выстрелить, вставляя заряженное оружие в штанину. Если вы стреляете случайно по людям, значит, вы идиот, у которого нужно отобрать оружие, звание и допуск к выполняемой работе.

– Так точно. Мне нечего добавить, товарищ полковник. Виновный будет наказан – рядовой Ваку…

– Мне плевать, кто это. Достаточно того, что он будет наказан. Уж постарайтесь. Что с субъектом, который вызвал беспорядки?

– Вы имеете ввиду…  ребенка?

– Если это был ребенок, то да, я имею в виду его. Что с ним? Куда смотрели часовые? Почему допустили?

– Информация уточняется. Никто его не видел. Наверное, подкрался незаметно. Мы отправили караул на внешнюю территорию. Пока новостей не было. Говорят, что это сын подстреленного заключенного. Он сам из местных, ширяевских, только непонятно, каким образом ребенок смог добраться до этих мест. Мы уточним, в том числе у самого беглеца, когда он придет в себя, для предотвращения подобного в будущем.

– Идиоты… Не видели ничего, как всегда. Сколько лет ребенку?

– Точно неизвестно, но поговаривают, что около шести-семи.

– Я посмотрю его личное дело. Как, говоришь, его фамилия?

– Порошин.

– Найдите ребенка. Мне не нужны скандалы. Если он и смог сюда добраться самостоятельно, движимый великой целью, то на обратный путь боевого духа уже не хватит. Трупы в окрестностях мне не нужны. Особенно детские. Шум опять поднимут. Хватит мне его уже. Собак пустите. Полный отчет о действиях жду немедленно.

– Вас понял, товарищ полковник. Будет сделано.

– Свободен.

Перевалов огляделся по сторонам. В августе ночь наступает раньше обычного, и за окном уже загорались фонари. Тени от мебели удлиняются при их свете. Если бы не необходимость отчитаться о происшествии, по графику стоял бы вечерний обход и полусонная поездка домой. А там ужин, сон, и утром все снова по кругу. После проверки круговорот должен был вернуться к привычному, стать сноснее. Но не настолько, чтобы изменить к нему отношение.