Страница 3 из 15
Таня знала Лизу с самого первого класса. Лизочка была очень добрым человечком. Она всегда помогала Тане, если той требовалась помощь. Она часто приглашала ее к себе в гости. Они всегда гуляли вместе. Они все десять лет в школе сидели вместе за одной партой. Они окончили одно и то же училище. А теперь Лизы нет…
Таня, все еще пытаясь переварить то, что сказала ей мама пару минут назад, и не заметила, как дошла до небольшого зданьица с большими окнами на первом этаже. Между массивной дверью и окном висела неприметная табличка, на которой некогда было написано название заведения, но, к сожалению, стерлось. Таня, грустно улыбнувшись, достала ключи и стала отпирать дверь.
Это был старый бар, в котором Таня работала уже два года официанткой. Баром заведовал Машков Виктор Петрович, который, отдав Тане запасные ключи, успел эвакуироваться из города почти три недели назад. Все остальные, кто работал в баре, тоже успели сбежать. Осталась только Таня, которая не могла вот просто так взять и бросить бар. Он стал ей таким родным, таким уютным по-домашнему. Не по-человечески бы получилось, если бы Таня ушла.
Таня, пройдя внутрь зала, даже и не обратила бы внимания на то, как закрылась дверь, если бы не звякнул колокольчик. Девушка, проходя за стойку бара, улыбнулась. Какой же это привычный звук для нее этот колокольчик. Такой родной… Два года она слышит этот звук. Два года… Виктор Петрович и остальные стали для нее самой настоящей семьей. А теперь осталась только она.
Бессильно опустившись за вытертую стойку бара, она сложила руки перед собой и зарыдала. Виктор Петрович уехал, все остальные тоже, Лиза умерла… Тане казалось, что она осталась одна-одинешенька в этом мире. Что нет больше никого, кому она была бы нужна, кто мог ее защитить, кто мог бы с ней просто по-дружески поговорить. Осталась только семья, да и то… Отец пропадает на фронте, брат где-то с партизанами. А ее жених, Гришанчиков Олег, с которым они так и не успели сходить в загс, умер. Его расстреляли немцы еще при первой оккупации Ростова.
«Одна, совсем одна, — с горечью думала Таня, продолжая плакать. — Как там у Лермонтова? И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»
Тихо звякнул дверной колокольчик, зашуршали по полу шаги. Таня, утирая лицо ладонями и шмыгая носом, пыталась рассмотреть вошедшего.
— Простите, мы не работаем, — произнесла она, пугаясь своего же охрипшего после слез голоса.
Незнакомец остановился в тени, так что Тане трудно было увидеть его.
— Вы не поняли? Мы не работаем, — повторила она.
— Я не понимаю по-русски, — сказал незнакомец на немецком и после этого сделал шаг навстречу Тане, выходя на свет.
Девушка сразу же его узнала. Это был тот самый блондин из Хорьха, которого она видела утром. «Что он тут делает? — думала она, смотря на его военную форму. — Что ему надо?»
— Мы не работаем, — повторила Таня, только уже на немецком. «Хоть не зря в школе учила», — подумала она.
— Почему ты плакала? — спросил мужчина, подходя к стойке бара.
Таня молча смотрела на него. Высокий голубоглазый блондин, да еще с шикарной улыбкой в придачу. «Ну настоящий ариец», — мысленно усмехнулась она.
— Вам-то какая разница? — девушка отвернулась. — Уходите. Я же сказала, мы не работаем.
— И все же, — он подошел еще ближе и остановился, опираясь о стойку бара. Таня сделала пару шагов, скрываясь от него в темноте. — Ну куда ты убегаешь? Хватит прятаться в тени. Ну же, иди сюда. Ты…
— Уходите, — прошептала она. — Оставьте меня одну.
Немец удивленно хмыкнул, но отошел от стойки и направился к выходу. Таня, облегченно вздохнув, уже готовилась услышать тихий звон колокольчика над дверью. Но внезапно раздался звук перебираемых клавиш стоящего в углу, рядом с окном, фортепьяно. Таня, обернувшись, посмотрела на блондина, который, играя, поглядывал на нее и явно не собирался уходить, возмущенно вздернула плечиками и ушла в служебное помещение.
Спрятавшись за стеной, Таня обиженно скрестила руки на груди. Ее бесило то, что блондин никак не хотел уходить. «Кажется, — пронеслась мысль у нее в голове, — это уже было. Ты сегодня утром точно так же пряталась от него».
— Выходи, — смеялся из зала он, продолжая наигрывать Моцарта. — Я никуда не уйду.
Таня знала, что попросту глупо себя ведет, прячась от него за стенкой. Но не будет ли еще глупее, с ее стороны, выйти к нему? «Придется, — думала она, закусив губу, — придется выйти. Это глупо. Я веду себя как маленькая обиженная девчонка. Ему здесь не место, он должен уйти. Хотя… Я не смогу его выгнать. Теперь они — хозяева города. Так что…»
Таня несмело вышла из служебного помещения и медленно подошла к фортепиано. Немец, все еще играющий, посмотрел на нее и весело улыбнулся.
«Какие у него глаза, — отметила про себя девушка. — Большие, ясные, светло-голубые и холодные. Как два кусочка льда».
— О-о-о, — протянул немец, бросая игру и поднимая руки вверх, — я капитулирую перед твоей красотой, фройляйн! Со мной такое впервые, но я хочу тебе сдаться!
Таня грустно улыбнулась. Кажется, он только что пошутил, но ей не было ни весело, ни смешно.
— Пожалуйста, — устало произнесла она, — уходите. Мы, правда, сейчас не работаем.