Страница 16 из 17
- Катя! Катя! Опаздываем! – Писаренко влетел в комнату, где на чемоданах уже сидела его жена. – Бедного Шмыгу за пьянство осудили, вынесли выговор, бригада за него поручилась и взяла на перевоспитание. Побежали, внизу Горский ждет! Зонт бери – дождь!
- От того, что ты будешь суетиться, быстрее не получится, - спокойно сказала Катя, поднялась с чемоданов и взяла в руки авоську с едой. – А Шмыгу жалко. Довела Майка своего Ихтиандра.
- Он больше на Евгения Леонова похож, - пробубнил Писаренко, подхватывая чемодан. И одновременно пытаясь забрать у Кати авоську. – Чем ты там себя нагрузила уже? Все-таки захватила банку груздей папаше?
- Ну захватила, - проворчала Катя, не отдавая ему сумку. – Всего-то одну баночку!
- Пальцы разжала! Авоську выпустила! – скомандовал инженер. – Не задерживаем Пашу. Электричку даже он не остановит!
Катерина хлопнула ресницами, быстро поцеловала мужа в щеку и нехотя выпустила ручки. Горский, конечно, не остановит. Но она до сих пор не была уверена, что хочет успеть на эту электричку и готова к предстоящей встрече. Тот самый Писаренко-старший ее пугал. Но делать нечего. В начале ноября Сергей взял отпуск и заявил, что хватит в подполье сидеть. Их будущим детям нужен дед. На робкое «у них дед есть» ответ был категоричен: «Чем больше дедов, тем лучше!»
Они сбежали вниз по лестнице под проливной ноябрьский дождь. У подъезда стоял служебный автомобиль, на котором на станцию их должен был отвезти Горский. Погрузив чемоданы и устроив Катю, Писаренко сел сам и в очередной раз скомандовал:
- От винта!
- Что ж эта Лысенчук-Шмыга такая дура! – негромко ругался Горский, выжимая педаль акселератора и вглядываясь в стекло, по которому лупил дождь так, что дворники еле справлялись. – Столько времени потеряли!
- Если мы сегодня не уедем, - проворчал Писаренко, - то отца постигнет очередное разочарование. Я все жду, вдруг эта дура к мужику своему на север майнёт, может, хоть Шмыга духом воспрянет.
- Если даже и майнёт, очень быстро домой вернется. Потому как не найдет она там никого. Как только Майка приедет на север, Федька ее махнет на юг, - усмехнулась Катя.
- Ну хоть отдохнем месячишко, - вздохнул Павел.
- Не отдохнем, - отрезал Писаренко. – Нестеренко на меня грозился жаловаться за мою вчерашнюю эскападу. Я же все-таки эксперимент провел. Можно в полтора раза увеличить темпы протяжки кабеля даже на нашем оборудовании. В отпуске буду писать рационализаторское предложение. Так что ты готовься.
- Тьфу ты! – в сердцах чертыхнулся Павел, продолжая гнать по дороге, а Катька насупилась: мало ему того, что пропадал последние недели на заводе, так еще и отпуск решил на это угробить.
Сергей же только блаженно улыбнулся и положил голову жене на плечо.
- Темпы увеличиваются, выработка растет, премия капает. После Нового года телевизор купим, - удовлетворенно проговорил он. – Рыжик, я усну сейчас.
- В электричке поспишь, - улыбнулась она в ответ и потерлась щекой о его макушку.
Они прибыли за пять минут до отправления электрички в Киев. Пока вытащили чемоданы и полуспящего Писаренко, осталось четыре. Пока добежали под дождем, даже не раскрыв зонтика, до платформы – две. В вагон запрыгивали, когда электричка уже отправлялась. Писаренко бросил зонт Горскому, оставшемуся на перроне, и прокричал: «Не мокни!»
Уже потом, устроившись в полупустом вагоне и обнимая Катю, он тихо сказал:
- Завтра гулять пойдем. Хочешь, гарное место покажу над речкой?
- Хочу, - согласно кивнула Катя, придвинувшись ближе. Оглянулась – никто из редких пассажиров на них не смотрел, и, поцеловав в губы, проворковала: - Очень хочу, фантазер мой милый.
Под раскрытым зонтом Горский проводил взглядом последний вагон электрички и почти уже развернулся, чтобы идти к машине, как увидел на платформе живописную картину с до боли знакомым персонажем. Лизка Довгорученко перебежками тащила три чемодана, два из которых были связаны платком, чтобы удобнее нести в одной руке, и огромный узел. Она определенно сошла с прибывшей только что из Гречан электрички, и как собиралась все это дотащить до дома, Павел даже боялся себе представить.
Вот уже третий месяц он предпринимал попытки ухаживать за своей машинисткой после того памятного разговора в его кабинете. Предлагал подвезти домой, пару раз приносил цветы, а однажды подарил коробку шоколадных конфет «Свиточ», которую привез из командировки во Львов. Однако особенного результата его действия не приносили. И Павел Николаевич всерьез начал задумываться, что среди кодексов и Устава ВЛКСМ он несколько подзабыл, как надо ухаживать за девушками.
Горский решительно приблизился к Лизавете, сложил зонт, в одну руку взял связанные чемоданы, а в другую – узел, который, как он видел, девушка еле волокла впереди себя, подбрасывая его коленом.
- Машина у станции, - сказал он и скорым шагом двинулся вдоль платформы.
Лизка уставшая, промокшая и вконец рассвирепевшая, бросилась следом, даже не раскрывая зонта, непонятно как оказавшегося в ее руках, и попыталась выхватить у него свой, видимо, очень ценный узел.
- Шо це ви собі позволяєте, товариш Горський! – взвизгнула она. – Ви шо тут робите? Ви за мной слідкуєте, чи шо?
- Я везу вас домой, - отрезал Павел, пропустив ее намеки мимо ушей.
Лизка от неожиданности даже остановилась на минутку посреди платформы. Потом двинулась за ним и, забегая вперед, заявила:
- Настав нам час обсудіть наші взаїмоотношенія, товариш секретарь! Якщо я мала нєосторожность вам признатися в своїх чувствах, то ще нічого не означає! Помощі мені вашої не треба. Жалості також. І додому я сама доберусь! От!
Горский молча сложил ее пожитки на заднее сиденье, туда же отправил чемодан, который несла Лизка и, распахнув перед ней дверцу машины, велел:
- Садитесь!
- Не сяду! Нєвєсту свою катайте!
Оторвав Лизавету от земли, Павел запихнул ее в машину, захлопнул дверцу и, усаживаясь за руль, бормотнул:
- Вот и прокачу…
- Я ваші конфєти в рот не взяла! Могли не тратиться! Я їх… я їх…Катерині Писаренчихі віддала. Вона солодке любе! – продолжала бушевать Лизка.
Он снова ничего не ответил, внимательно следя за дорогой.
Несколько минут молчала и Лизка, напряженно глядя на него и дожидаясь хоть слова, хоть взгляда. Не дождавшись, уже совсем тихо вздохнула:
- Я для вас – пусте місце. І об’являю со всією відповідальністю – ви для мене також. Я вас більше не люблю. Ви мене більше можете не жалєть.
А потом зачем-то запела: