Страница 24 из 61
Моран гарцевал на вороном скакуне по кличке Демон. Как по мне, довольно странный выбор для стража, уничтожающего исчадий мглы. Опаль восседала на сером красавце в яблоках, как будто специально подбирала под свой светлый, с жемчужной отделкой костюм.
Обоим стражам быстро наскучило общество дам, и они, решив возглавить охоту, умчались вперед. Я тоже вскоре избавилась от принеприятнейшего для меня общества мадмуазель де Вержи и присоединилась к весельчаку Касьену, с утра до вечера развлекавшему не отлипавших от него близняшек.
У де Лалена было просто ангельское терпение, я уже давно прониклась к нему уважением и благодарностью. Ведь если бы не он, сестрицы прилипли бы ко мне.
— А, мадмуазель Александрин. Чудесно выглядите! Я бы вами любовался не переставая. Вы просто загляденье в этом наряде! — рассыпался комплиментами шевалье. — Если бы не маркиз, мой близкий друг, я бы непременно в вас влюбился и добивался бы вашей руки.
Не стоило ему этого говорить. Близняшки и так на меня все утро косились, вернее, на мой костюм. А после слов де Лалена и вовсе чуть взглядами не прожгли. Как еще Лоиз в сердцах мне что-нибудь не подпалила. Перья на шляпе, например, или того хуже — волосы. Сестра неохотно развивала свой дар, не желала учиться его контролировать, потому у нас дома частенько случались маленькие пожары. Да и Соланж тоже, увы, не являлась прилежной ученицей. Но несмотря на все хлопоты, что доставляли родителям младшенькие, они все равно числились у них в любимицах.
Я же была изгоем.
Не желая искушать судьбу, перекинулась с душкой-шевалье парой фраз и поспешила ретироваться, оставив бедолагу на растерзание этих ревнивиц.
По мере того как углублялись в лес, над нами все плотнее смыкались густые кроны столетних деревьев. Сквозь ажурную листву едва проглядывало бледное утреннее солнце. Воздух, напоенный запахом прелых листьев, казался густым, почти осязаемым. Где-то неподалеку протекала речушка. Ее журчание перекликалось с глухим перестукиванием копыт и жалобным скулежом собак, будто умоляющих, чтобы их поскорее спустили со сворки.
Морана я больше не видела. Он затерялся в разноцветной кавалькаде, захваченный всеобщим азартом. По словам Касьена, его светлость был заядлым охотником, ни что так не разжигало его кровь, как травля беззащитного зверя.
В последнее время я ощущала себя таким зверьком.
Кажется, охотникам наконец удалось напасть на след оленя. Протрубили в рог, Артонский лес наполнился оглушительным лаем — псари спустили борзых и те радостно помчались за животным, не обращая внимания ни на колючий кустарник, ни на хлесткие удары ветвей.
Незаметно участники охоты рассеялись по лесу. Я немного отстала, засмотревшись на Опаль, которая выглядела чем-то очень довольной, хотя еще совсем недавно кривила лицо в гримасе бессильной злости.
Странная метаморфоза.
Кое-как заглушив в себе новый всплеск ревности, вонзила шпоры в лоснящиеся бока Искры и рванула вперед, подальше от этой ухмыляющейся фурии.
Шум голосов раззадоренных охотой вельмож смешивался с величественными звуками охотничьего рога и стремительно отдаляющимся собачим лаем, эхом наполнявшим лесную чащу.
В какой-то момент почудилось, что к многоголосью примешивается чей-то отчаянный плач. Как будто совсем близко рыдал ребенок. Я натянула поводья, заставляя лошадь перейти на шаг, и прислушалась.
Нет, не почудилось.
Мимо меня проносились всадники, не замечавшие или не желавшие замечать чужих страданий. Чувствуя, как от волнения тревожно стучит в груди сердце, я пустила Искру вниз по пологому склону. Тихо шелестела потревоженная листва под ногами лошади, и этот звук, сливаясь с плачем маленького испуганного создания, подхлестывал меня, точно плетью.
Я что есть духу мчалась вдоль ручья в сторону, противоположную той, в которую удалялись охотники. Все мысли были только об одном: как можно скорее отыскать и спасти ребенка.
Не дай Единая, ему грозит опасность. Что он вообще здесь делал?! Грибы собирал? Но не в такой же глуши. До ближайшей деревни было не меньше трех лье.
Может, заблудился?
Мысли проносились в голове, звуча в унисон с частой дробью лошадиных копыт летящей сквозь чащу Искры. Стенания становились все громче, и тревога, поднимавшаяся изнутри, уже готова была перерасти в панику, когда я увидела девчушку лет восьми, сидящую на коряге у самой излучины ручья. Девочка горько плакала, спрятав лицо в ладонях. Из-под выцветшего шерстяного платка выбивалась светлая прядь. Одета малышка была не по погоде: в легкое платье и сабо, которые были ей явно велики на пару размеров.
Но, хвала Единой, одежда была целой и на первый взгляд девочка казалась невредимой.
Я спешилась. Держа лошадь за поводья, направилась к страдалице. Искра недовольно фыркала, сердилась, так не вовремя решив проявить характер.
— Не бойся меня, — ласково обратилась я к девочке, пытаясь привлечь ее внимание.
Выдохнула облегченно, заметив, что хрупкие плечики перестали сотрясаться от рыданий, и ускорила шаг. А эта упрямая скотина вдруг ни с того ни с сего истошно заржала, встала на дыбы, явно желая меня растоптать. Повод выскользнул из руки, я лишь чудом успела отскочить в сторону, иначе бы оказалась раздавленной под копытами лошади.