Страница 7 из 18
До этого родственники погибших, стоявшие в бессрочном митинге перед Домом правительства в Черкесске, говорили, что не разойдутся, пока не будут найдены тела, поскольку не могут успокоиться, не похоронив близких. Теперь, казалось бы, их требование могло быть выполнено – оставалось только провести генетическую экспертизу и выдать каждой матери уцелевший фрагмент тела ее сына. Но вместо успокоения произошел очередной взрыв страстей.
Сегодня с утра, пока я летел и ехал, со всей республики начал собираться народ – родственниками у карачаевцев считаются близкие до седьмого колена. В родстве с погибшими оказались двадцать восемь фамилий, несколько десятков тысяч людей, почти половина всех карачаевцев. На площади собралось тысяч пять, они пересказывали, что некоторые автобусы с их соратниками были задержаны, в некоторых представители властей переписывали пассажиров, хотя митинг был разрешен. Родственники Богатырева прошли по кабинетам здания, в котором уместились и администрация президента, и парламент, и правительство КЧР, – приглашали ответственных людей выступить. Некоторые расписывались на приглашениях. Президент Батдыев не стал.
Обстановка накалялась: никто из приглашенных не вышел к памятнику Ленина, который указывал на вход в Дом правительства, а заодно служил импровизированной трибуной. Возбужденные дорогой с препятствиями, вестями о найденных телах, точнее – о надругательстве над ними, люди ждали несколько часов. Они заполнили площадь и сквер перед местным «Белым домом» – место историческое, помнившее рокот «студебеккеров» в ноябре 1943 года, увозивших от тогдашнего управления НКВД карачаевский народ в депортацию по приказу Сталина.
К родственникам семерых погибших присоединились родные других пропавших без вести – за последние четыре года в Карачаево-Черкесии исчезли около трехсот человек. К митингующим вышел Борис Карнаухов, руководитель следственной группы Генпрокуратуры, к тому времени задержавшей уже пятнадцать человек, причастных к преступлению. Митинг ждал от него подробного рассказа о последних событиях. Но микрофон вдруг отключили. Вокруг шли троллейбусы, горели светофоры, а вице-премьер Руслан Кочкаров объяснял людям, что, как ему сообщили, в городе отключен свет. Сорок минут он пытался связаться с электриками, ничего не получалось. То есть явно кто-то не хотел, чтобы итоги следствия были озвучены.
Близкие родственники ринулись от памятника по направлению ленинской руки – несколько сотен человек. Милиция стала их теснить, начались препирательства, толпа прорвалась сквозь щиты омоновцев в вестибюль. Один из милиционеров выстрелил газовым зарядом, ворвавшиеся начали бить стекла – дышать! Оборонявшиеся врубили шланги, но даже грязная вода не охладила нападавших, в ход пошли камни с одной стороны и дубинки – с другой. Мальчишки подносили «снаряды» из соседних дворов, несколько милиционеров получили ранения, один солдат из внутренних войск – довольно серьезное. Были раненые и среди демонстрантов – в основном порезали руки о стекла. Их-то следы я и видел по стенам.
Уже стемнело, хожу вокруг вновь установленных заграждений, разговариваю с чинами из МВД, ФСБ, прокуратуры, полпредства российского президента на Кавказе. И со старожилами, и с теми, кого недавно, при первых раскатах скандала, перевели из Нижнего Новгорода, чтобы прижать местную мафию. Штурма пока явно не предвидится, по бульвару вокруг гуляют спокойные горожане, скопления людей в форме не видно. Пока…
Для себя стоит уяснить: была ли разница между Богатыревым и Каитовым, не было ли массовое убийство лишь формой разборки между криминальными кланами? Они же поехали всемером разбираться? Скорее всего, нет. Дело не в том, что Богатырев был белым и пушистым, а в том, что от президентского зятя, уже известного своим крутым нравом и неограниченными (для Черкесска) возможностями, силой вряд ли можно было добиться желаемого. Ну, допустим, они бы разнесли его дом – и что бы они делали в республике его тестя? Тяжба длилась уже давно, завод и обстановка вокруг него – на виду, не так уж много в Карачаево-Черкесии таких предприятий. Надо было как-то договариваться.
Возвращаюсь, легко пускают через барьеры – и в форме люди, и без формы. Очевидно, видят во мне какого-то посредника. В президентском кабинете народу поубавилось. Можно свободно поговорить с Фатимой.
– Скажите, а не мог Каитов бояться, что приехавшие к нему домой его самого застрелят?
– Ну, это же была обговоренная встреча, приехали же не боевики какие. Брат не был криминальным авторитетом, Расул, как и Каитов, был депутатом Народного собрания, был постарше его на семь лет, с ним приехал его двоюродный брат и друзья, вполне известные люди. А Каитенок жил по беспределу.
Каитенок… В двадцать два года Алий стал гендиректором крупнейшего цементного завода, потому что стал зятем Батдыева. Предыдущего директора, племянника Батдыева, кто-то застрелил. А завод оказался в полном распоряжении клана после приватизации, которую в республике Батдыев как раз и проводил, знакомый с московскими приватизаторами с дней учебы. Потом он стал председателем Нацбанка, а уж после этого – и президентом.
Получается, что Мустафе Батдыеву можно предъявить что-то посерьезнее аморалки – и это связано с поведением его молодого и задорного зятя. Точнее, понятно, откуда у того счастливое состояние вседозволенности. Полез в голову старый спор со строчкой Бродского: «…но ворюги мне милей, чем кровопийцы». Без первых нет вторых – и вся история последних лет об этом. Может, и не одобряет Мустафа Батдыев своего психованного зятя, особенно сейчас – сидя где-нибудь в укрытии, но не было бы у Каитенка такой силы, если бы «тихие Альхены» не создавали почву. А во-вторых, и сами ворюги легко звереют, оберегая добычу.
Вот сидят эти семь женщин в чужом кабинете, ночь, кто вырвал их из обычной жизни, кто отнял ее – вместе с близкими им молодыми жизнями? Я тут что – моральная поддержка восставших? Делегат от свободного общества? Свидетель-журналист, который напишет заметку и поедет в следующую командировку? Сижу тут на приставном стуле у стеночки, а какой от меня толк? Ворвутся люди в форме – будут в своем праве: нарушены писаные законы, здесь даже не придется изощряться с огнеметом, как было два месяца назад в Беслане…
Что-то заболела голова. Медсестра, которая дежурила в предбаннике, измерила давление. Такого у меня давно не было. Кривовато получается: сестра пришла поддержать женщин, находящихся в стрессе, а заниматься пришлось корреспондентом. Кто же крепче? Сделала укол – наступила расслабуха, но какая-то странная. Всплыла почему-то фраза одного коллеги сразу после назначения Ельциным преемника: «Представляешь, он приходит, а там уже все разделено, у него же ничего своего нет!» Мы-то как раз в той газете работали, чтобы не пришли его конкуренты, старая номенклатура, то есть коллега не издевался, а жалел.
И сразу у победителя стало многое вырисовываться. Для начала главное – газ. Это вам не цемент! Всех черномырдинцев погнал, довольно мирно, только вот вице-президент «Газпрома» Владимир Поделякин, курировавший безопасность, скоропостижно скончался, до того не болевший. Я его знал, он был генералом КГБ (не подполковником!) в советской жизни и заведовал научно-техническим управлением Лубянки. Его бросили на нашу башкирскую провинцию – и когда разразилась экологическая катастрофа, вместе со всеми вышел протестовать к зданию обкома партии. В парадном мундире с орденами, взяв за руки двоих сыновей-офицеров, тоже в форме…
Но ты же, говорю я себе, ерзая в ночи на стуле под светом президентских ламп, сам с гневом и пристрастием искал следы преуспевания других сыновей, как раз мырдиковых, газовых, пошедших тоже по папиному пути. Тебе что, жалко, что такую империю отняли у одного клана и отдали другому? Нет, мне жалко людей, которые погибли в этом столкновении. Борьба за деньги, за их власть, за власть над ними – это борьба за право безнаказанно убивать. Людей, истину, страну. По крайней мере, здесь и сейчас – у нас, в наше время, право на насилие укрепилось как единственно реальный вид конкурентной борьбы.