Страница 12 из 18
А животноводы из карачаевцев получаются великолепные, один кефир, открытый ими, чего стоит! Вот если бы еще и землю разрешили по-настоящему покупать. Но колхозы, уцелевшие от советской власти, не позволяют. Их руководители, прикрываясь родовой (коллективистской) фразеологией, не допускают современных аграрных отношений. Даже если уже разворовали весь колхозный фонд. Но карачаевцы к начальственному воровству относятся терпимо, только вот убийства своих детей терпеть не стали – к удивлению остальных российских регионов.
Ведь не в одной КЧР сложился треугольник «власть – бизнес – бандиты», в котором бесследно пропадают люди. Но только Светлана Герюгова смогла сказать в лицо и московскому полпреду, и приведенному им за руку местному президенту: «У меня был двухметровый здоровый и добрый сын, из которого отец сознательно не хотел выращивать Рэмбо, а мне на руки выдадут обгорелый обрубочек!» Женщины «Курска» так резко сказать не решились.
…Ну вот, нас впустили. Видим, как «уболтанные» женщины собирают вещи и уходят из президентского кабинета, они согласились ждать суда и не требовать немедленной отставки Батдыева. Только Фатима сидит в большом кресле, укутанная шалью и закрывшая лицо руками. Перед ней на одно колено опустился Дмитрий Козак. Обещает, что ее брат не останется неотомщенным…
Послесловие через 14 лет
Я пишу все это, вызывая из памяти, записей, газетного архива мысли и впечатления через четырнадцать лет после событий, в середине ноября 2018 года. Больше я в Черкесск не ездил и больше не писал о нем, было неприятно возвращаться даже мысленно, не мог понять – это наше общее поражение?
Алию Каитову дали семь лет, ровно половину прошедшего срока. Он давно вышел. Мустафа Батдыев продержался еще больше года, за преступные попытки отмазать Каитова его не судили, заменили, кажется, бывшим судьей Конституционного суда Борисом Эбзеевым. Потом и того сняли в связи с какой-то некрасивой историей. Станислав Дерев странно умер относительно молодым.
Да, прямые выборы губернаторов сразу же и отменили, а потом и местные президенты стали именоваться по-другому. Потом выборы восстановили, но уже под открытым жестким контролем централизованной избирательно-административной системы. Феодализм закономерно приходит к абсолютизму, маскировочно надутому какой-то виагрой, но это такая же пародия, как российский нынешний капитализм.
Путин все так же президент, криминальные приемы все так же в авторитете. Со смехом вспоминаю фото из «Коммерсанта», иллюстрировавшее репортаж о бунте в Черкесске. Там за столом в кабинете Батдыева сидят Козак и Мустафа, над ними виднеется портрет Путина на стене, между портретом и столом стою я и что-то пытаюсь доказать. Кто бы теперь допустил журналиста до такого момента!
За убийство детей в Беслане назначили виноватыми лишь ваххабитов Басаева, хотя женщины (опять они!) Северной Осетии не сдаются, протестуют, требуют от власти признания и в ее тупой и жестокой вине.
А я все вспоминаю Дмитрия Козака перед Фатимой. За это время он успел сменить несколько портфелей вице-премьера, оставаясь преданным соратником своих питерских коллег-юристов. Его слова: «Мы не можем менять власть под давлением толпы» – все не уходят из головы. А как ее можно менять – механизмы-то меняльные вы все отрубили? Власть толпы может быть бесчеловечной, мы помним это по событиям столетней давности, но до нее дело можно не доводить, если есть постоянный диалог в структурированном обществе. Только вот любые организации, и общественные, и политические, в названиях которых есть слово «Открытое…» тут же у нас и гнобят. А повестку разговора должен определять народ, и не одни ЖКХ и пенсии его в России, слава богу, заботят. Но и честность, но и моральная чистота.
И еще одно совпадение: за четырнадцать лет до Черкесска я так же, как Фатима Богатырева, пытался вместе с другими логикой и моральным давлением изменить власть, добиться справедливости. Власть сменилась, справедливости нет. За эти двадцать восемь лет могла пройти впустую не одна человеческая жизнь.
Ингушетия между…
Кому выгодно расширение «территории террора»?
События в маленькой республике у подножия Главного Кавказского хребта, происшедшие в навсегда тревожную для всех нас ночь с 21 на 22 июня 2004 года, поразили Россию. Вновь нападение организованных боевиков – как на Буденновск и Кизляр. Это был милицейский погром, но била не милиция – убивали милиционеров. По последним данным, за несколько часов погибло 67 работников правоохранительных органов, 12 мирных жителей, 120 ранены. Путин, немедленно прибывший на место событий, сказал, что его дезинформировали, преуменьшая их значительность.
…миром и войной
Силовики пытаются свалить вину за явное поражение российской власти друг на друга, главком внутренних войск Вячеслав Тихомиров чуть было не стал первой жертвой кадровой чистки, налет на Ингушетию послужил поводом для новых разговоров об отставке начальника Генштаба Анатолия Квашнина. Следствие продолжается, а в Назрани уже мало следов той кровавой ночи. Они встали в ряд свидетельств расширения территории террора за счет соседней с Чечней республики, как сама эта трагедия вошла в летопись долгой кавказской войны.
Шофер Ваха показывает: вот здесь еще в апреле начиненный взрывчаткой «жигуленок» врезался в кортеж президента республики Мурата Зязикова, на асфальте – борозды от взрыва. Оператор Алисхан на околице комплекса столичных зданий Магаса объясняет, почему в прошлом сентябре не смогли остановить «КамАЗ», который попытался протаранить здание управления ФСБ. На полях рядом с заложенной в четырех километрах от Назрани официальной столицы Ингушетии «КамАЗов» полно – шла уборка, охрана не углядела летящую на колесах взрывчатку.
Идет уборка и сейчас – республика собирает невиданный прежде урожай. Еще полтора года назад здесь можно было косить лишь бурьян. В этом году 7 тысяч гектаров впервые дают хлеб и картофель, а в предгорьях каждый гектар на счету. Заложили 142 гектара новых садов, на 800 увеличили площади под овощи. Начали перерабатывать молоко, построили консервный завод, думают о сахарном. В Малгобеке нефтепереработка дает топливо, в Назрани завод начинает производить газонокосилки, поливальные машины и насосы для водяных скважин. За два года построили более 50 объектов – жилье, школы, детсады…
– Налет обошелся республике минимум в 250 миллионов рублей, – говорит экономист Ася Устилыгова. – Сгорели школа-гимназия, психоневрологический диспансер, пострадали здания МВД, Назранского и Карабулакского УВД, банки. Только семьям погибших и пострадавшим выплатили более 30 миллионов. Общий ущерб, включая затраты на федеральные объекты, может дойти до 600 миллионов.
В любом случае расплачиваться будет российский бюджет. Ингушетия 80 процентов республиканского бюджета пополняет из дотаций. Раньше брала более 90. Безработных сейчас около половины трудоспособного населения, два года назад было 62 процента. Только в сельском хозяйстве создали 5 тысяч новых рабочих мест. Для 480-тысячной республики это много. И немало для снижения уровня социального напряжения, по всем теориям питающего террор. Чем больше молодежи возьмет в руки мастерки, тем меньше – автоматы.
Для дотационного региона, где бюджет традиционно разворовывался, достижения достаточно серьезные. Правда, получены они не вполне капиталистическим путем: на месте разоренных колхозов, превратившихся в АОЗТ, создали государственные унитарные предприятия. Чтобы вернее контролировать дотационные деньги. Впрочем, поощряются и частники, включая иностранцев. Норвежцы строят мини-ГЭС, для привлечения инвестиций создано специальное министерство.
Так кому же помешал мир в отдельно взятой северокавказской республике, почему в нее, как в воронку, втягиваются не только отряды боевиков, но и боевые части российской армии? Только ли в соседстве с Чечней, Грузией и Осетией здесь дело? Почему в напичканном воинскими частями регионе некому оказалось защитить российских граждан, а борьба с международным терроризмом оборачивается закачиванием денег в армию и сворачиванием ее реформ? Почему опять «38 попугаев»…простите, снайперов не смогли на месте окружить и уничтожить нападавших? Когда же вошедшие вновь в силу контрразведчики займутся своим прямым делом?