Страница 27 из 109
Проснулась Таня поздно. В комнате никого не было. Кровати хозяева уже успели прибрать. На столе стоял завтрак. Девушка ела и разглядывала красивые, вышитые льняные шторы, скатерти, покрывала и занавеси. Комната получилась удивительно светлой и нарядной. На кроватях, как в старину, возвышались горы подушек. На некрашеном бело-желтом полу лежали коврики, связанные вручную.
«Сколько же надо трудиться, чтобы всё это вышить и связать», – удивилась она.
За дверью послышались шаги. Тетя Галя вошла в комнату:
– Проснулась? Ну и хорошо, а я будить пришла. Пойдем. Бабушку уже на улицу вынесли, скоро на кладбище повезут.
Машина медленно ехала по песчаной дороге. День был ясный, солнечный, и от этого смерть казалась дикой нелепостью. Впереди похоронной процессии шли старушки с венками. За машиной, тихо переговариваясь, двигались провожающие. Родственники сидели возле гроба. Анна Ивановна плакала, и всё время поправляла накидку и цветы. Ей казалось, что они не правильно разложены. Таня сидела хмурая, стараясь не глядеть на покойницу. Она ощущала целую гамму чувств: боязни, жалости и брезгливости.
Уже в который раз девушка думала о себе: «Я плохой, бесчувственный человек. Почему моя душа не отзывается по-настоящему на боль мамы? Неприятно такое о себе узнать. Вот какая я на самом деле».
Сокрушалась, но притворяться не могла.
На кладбище гроб поставили на табуретки. С бабушкой попрощались знакомые и соседи. Подошли родные. Дед наклонился и поцеловал покойницу. Он был странно сосредоточен, словно находился в полусне или оцепенении. Иван Данилович отошел в сторону, не отрывая взгляда от лица жены. Мать казалась спокойной. Таня вздохнула облегченно: опасалась, что с ней случится истерика. Анна Ивановна стояла молча, потом вдруг повалилась на бок, теряя сознание. Антон Сергеевич поднял жену и понес в машину. Медсестра тетя Галя осмотрела ее:
– После похорон вам лучше быстрее уехать домой. Такие волнения опасны для малыша!
– Постараюсь уговорить Аню. Вы, что же думаете, я не переживаю за неё и ребенка?
Он нежно погладил жену по голове.
Гроб опустили на полотенцах в могилу. Стали подходить люди и бросать землю горстями. Таня не двигалась.
– Иди, кинь земельки, чтобы не снилась бабушка. Иди, иди. – Полная старушка в черном платке подтолкнула её к могиле.
Девушка, как робот, наклонилась, взяла немного холодной влажной земли и кинула в яму. От этого простого действия у неё закололо в сердце.
В пустой комнате, откуда вынесли всю мебель, накрыли столы. Таня сидела рядом с матерью, безразличная ко всему. Она устала и хотела только одного: скорее бы всё закончилось. Сидящие напротив них две маленькие, кругленькие старушки в тёмных платках расспрашивали Анну Ивановну, о семье, о поселке, о работе. Мать, поглощенная горем, неохотно отвечала, отрываясь от дум. Девушка заметила, что и деда без конца тормошили. Люди заговаривали с ним, не давая покоя.
Она удивлялась такой назойливости: «Как жестоко и бестактно мешать матери и деду переживать горе».
Вечером в хате у тети Гали Таня не выдержала:
– Почему весь вечер не оставляли в покое деда и мать? Неужели трудно понять, что им не до разговоров?
– Да ты что, какой покой! Их одних вообще оставлять нельзя. Это всё равно, что бросить тонущего. Сил хватит – выплывет, а нет – пойдет ко дну.
Таня покраснела, как сама не догадалась.
***
Три дня прошли как в тяжёлом сне. В комнатах чисто, прибрано, тепло, но какой-то неуловимый привкус беды остался в доме. Дед молча, бродил по комнатам. Потом надевал фуфайку и шёл в сад. Там он подолгу сидел на лавочке возле родника, пока не приходила Таня и не уводила его в дом. Матери нездоровилось. её лицо осунулось и похудело. Платья болтались на ней, как на вешалке. Стал заметен округлившийся живот. Они утешали её, уговаривая подумать если не о себе, то хотя бы о малыше. Была только одна хорошая новость: токсикоз у Анны Ивановны прекратился. Правда, приходилось буквально заставлять её поесть.
Оставлять деда одного в таком состоянии было нельзя. Уговорить его переехать жить к ним в посёлок, не удавалось. На доводы дочери он отвечал, что никуда не поедет и их не держит. У родителей Тани отпуска, взятые за свой счёт, заканчивались.
Девушка осознавала: «Придётся остаться мне. Конечно, я могу привести тысячу доводов. Как тяжело учиться на последнем году учёбы в чужом классе. Что боюсь не справится, но это нечестно по отношению к матери. Наоборот, придется очень постараться убедить её: самым лучшим вариантом будет, если за дедом присмотрю именно я».
Через месяц Анне Ивановне предстояло уйти в декретный отпуск. Антон Сергеевич не просил дочь остаться в Степановке. Понимал: такое решение она должна принять сама. Знал одно: жене лучше поскорее уехать. Оставлять её с отцом нельзя – это все равно, что бросить в беде двух беспомощных людей. Предложение дочери – выход для всех. Он был очень благодарен своей девочке за понимание.