Жизнь номер два

— Именно так, Рудольф Карлович, — уважительно подтвердил я.

— Какие видения, расскажите, — потребовал доктор.

— Я бы предпочел не при сестре Лидии, если можно, — при этих моих словах боярин Левской и доктор Штейнгафт быстро переглянулись, доктор чуть заметно кивнул, а отец просто глянул на Лидию, и она, встав и поклонившись, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

— Кхм, — я прокашлялся и, стараясь, чтобы мой голос звучал виновато, поведал: — Вместо сестры Лидии я видел голую девку, ведущую себя совершенно развратно.

— Тьфу, непотребство какое! — в сердцах отец Маркел чуть не стукнул кулаком по столу, в последний момент пожалев ни в чем не повинную мебель и уведя руку в сторону. — Господи, прости и помилуй мя, грешного!

Доктор Штейнгафт извлек из баульчика жестяную коробочку и открыл ее. Внутри лежали небольшие, с крупную горошину размером, голубые шарики. В руке доктора появился пинцет, и с его помощью Рудольф Карлович окунул один шарик в чашку, а затем положил его на тарелку. Не прошло и полминуты, как шарик сначала посерел, затем почернел и неожиданно рассыпался в мелкую черную пыль.

— Не просто непотребство это, отец Маркел, — доктор Штейнгафт снял очки, нервно протер их и водрузил на место. — Это есть попытка наведения дуплексной психостатической патологии. Если бы молодой человек выпил это, — доктор пинцетом показал на чашку, — его сердце начало бы биться в хаотическом ритме, и через одну или две минуты остановилось.

Ох ты ж и ни хрена себе! Я вспомнил столь приятные видения с голой Лидией, оказавшиеся всего лишь приманкой в смертельной ловушке, и невольно с чувством перекрестился. Боярин Левской, отец Маркел и пристав Шаболдин перекрестились вслед за мной.

— Скажите, Алексей Филиппович, — с почтением обратился ко мне доктор, — а почему вы не стали пить?

— Я… — под пристальными взглядами, отца, доктора, священника и пристава я несколько стушевался, — …я подумал, что мои видения не соответствуют действительности. Когда я чувствовал запах, я видел голую девку, но стоило мне отвести чашку от лица, как перед моими глазами снова была сестра Лидия. И я испугался, — уже уверенно и четко закончил я.

— Ваше благоразумие спасло вам жизнь, — задумчиво произнес доктор. — Постарайтесь и впредь проявлять столь похвальное поведение, — уже назидательно закончил он.

— Борис Григорьевич, — отец повернулся к Шаболдину, — начинай следствие. Я уже распорядился, чтобы никого не выпускали из дома, пока ты не разрешишь. Еще не хватало — отравитель в моем доме!

— Нет-нет, ваше сиятельство, — снова проявился Штейнгафт, — не отравитель. Напиток не был отравлен. Он был инкантирован.

— Наговорен, стало быть, — уточнил отец Маркел.

— Совершенно точно, — согласился немец. — Вам, господин пристав, надлежит искать не простого отравителя. Одаренного злоумышленника должны вы найти.

[1] 1 фунт = 454 граммов

Глава 5. Новые заботы и старые тайны

— Спасибо вам, Алексей Филиппович! — с чувством сказала Лидия, поклонившись мне в пояс.

— Это за что? — искренне удивился я. — Тебе спасибо, за уход и заботу.

— Так то работа моя, за нее уже плачено. А вам за сказки ваши добрые, малым моим уж очень понравились, — Лидия поклонилась снова.

— И много тех малых у тебя? — поинтересовался я.

— Два братика да сестренка, да я старшая, — да, с демографией тут порядок, ничего не скажешь. Что ее семья, прямо скажем, бедная, что моя, уж точно богатая, а по четверо детей и там, и здесь.

— А еще спасибо, что боярину Филиппу Васильевичу, батюшке Маркелу и господину приставу сказали, что не меня видели, а девку другую, когда злодеи вас дурманом травить хотели.

Хм, то есть она считает, что я на самом деле ее видел? С чего бы, интересно?

— Ну да, другую, — сказал я. — У тебя же на животе левее пупка родинки нету?

В точку! Девушка густо покраснела, и если бы я курил, мог бы сэкономить на спичках — от ее щек вполне можно было прикуривать.

— Значит, тебя все-таки видел? — спросил я.

Лидия пару раз кивнула и опустила глаза.

— Мне Рудольф Карлович потом сказали, — глядя в пол, тихо ответила она. — Объяснили, что когда человека таким дурманом травят, он видит как раз то, что хочет. Даже если раньше ни разу и не видал.

— Ты красивая, — как же приятно было смущать девушку, пусть я и не видел сейчас ее лица, обращенного вниз! — Очень красивая. Так что опять же тебе и спасибо. За то, что красу такую увидел.

Бережно подняв лицо Лидии я притянул девушку к себе и осторожно припал к ее пухленьким губкам, а когда ее синие глаза медленно закрылись, целовал красавицу уже по-настоящему — жадно, вкусно, упиваясь, по-хозяйски шаря руками по спине и ниже. Она напряглась звенящей тетивой, еще немного — и…

И ничего не произошло. Оторвавшись от ее губ, чтобы разобраться, где у этого балахона застежки, я заглянул в открывшиеся глаза девушки и увидел… Увидел, как она отдастся мне со всей впервые пришедшей страстью, при этом изображая послушание и безропотную покорность. А потом страсть обернется любовью и полюбит она так, что жить без меня не сможет. Но жить вместе у нас не получится, а значит, не будет жизни и ей… И кто я, спрашивается, тогда буду, если поступлю так с девочкой, что сделала мне столько добра? Ответ лежал на поверхности, и он мне не понравился.

— Прости, Лида, — отпустив девушку, я шагнул назад и поднял руки, повернув к ней открытые ладони, мол, «нихт шиссен». — Я тебе должен. Если что надо будет — обращайся.

— Спасибо на добром слове, боярич, — лицо Лидии осветила солнечная улыбка. — Филипп Васильевич меня уже пожаловали, ассигнацией четвертною. Пойду я?

— Иди, — ну а что тут еще скажешь? Но отец силен… Двадцать пять рублей, пусть и не серебром или золотом, это немало, Лидия в год почти столько же на руки получает. Три рубля в месяц, из которых семьдесят копеек уходит на оплату проживания в общине, питания и одежды, еще тридцать копеек монастырской десятины, да годовая подушная подать в казну рубль, итого двадцать три рубля на руки за год, и это при том, что платили ей по самым высоким в общине расценкам — с доктором Штейнгафтом Лидия уже больше года работала постоянно, что возносило ее профессиональную репутацию на высший уровень. А тут тебе четвертной за раз! Она, конечно, и с него десятину отдаст, но все равно — двадцать два рубля с полтиною! Да, неплохо боярин Левской ценит своего среднего сына…

Котомка с вещами Лидии, похожая на популярные у молодняка моего мира рюкзачки на шнурках, стояла на стуле. Подхватив ее и ловко забросив на левое плечо, Лидия шагнула к двери. Отступив в сторону, чтобы дать девушке дорогу, я пропустил ее неожиданный разворот и опомнился лишь после быстрого поцелуя, подаренного мне, можно сказать, на лету. Вот же ушлая какая!

…С Лидией мы простились по вполне уважительной причине. Утром доктор Штейнгафт объявил меня здоровым. Точнее, полностью и окончательно выздоровевшим. Что ж, все имеет свою обратную сторону и в моем случае возвращение к нормальной жизни обернулось расставанием с первой всерьез заинтересовавшей меня в этом мире девушкой. Расставанием? Да мы и вместе-то не были, но… Но было жаль. Правда.

А пока что в доме уже восьмой день подряд происходило тихое шоу, именуемое следствием. Губной пристав Шаболдин со своим помощником десятником Семеном опросили каждого, кто на тот день находился в доме, причем не просто так опросили, а под протокол — Шаболдин опрашивал, Семен записывал. Если учесть, что все это время в доме круглосуточно дежурили двое губных стражников, да постоянно терлись, сменяя друг друга, какие-то невзрачные личности, подчинявшиеся только приказам Шаболдина, а еще периодически приходил и беседовал со слугами отец Маркел, то обстановка была такая, что на месте отравителя-неудачника я бы давно уже отравился сам, сбежать все равно бы не дали. Нет, как я уже сказал, все было тихо, но вот висело в воздухе нечто такое… Даже не знаю, как и назвать. В общем, губной пристав старательно создавал для неведомого злоумышленника крайне некомфортную атмосферу. Должно быть, чтобы тот где-то сделал ошибку и тем самым дал, за что его ухватить.