Пианист. Осенняя песнь

С утра Мила ушла на работу, а Тоня начала складывать на кровати вещи. Стопку своих — стопку сына. У Славика вроде и мало было, а набралось. Одних игрушек целый пакет.

— Может, оставим их пока? — предложила Тоня. До этого она с сыном отъезд не обсуждала. Он сам спросил:

— Мам, а мы куда?

— К Кириллу Михайловичу, помогать его маме. У неё с глазами плохо.

— К Кириллу! — обрадовался Славик и запрыгал по комнате.

— Нельзя его так называть!

— Можно, он сам разрешил.

— А я не разрешаю.

— Почему?

— Это невежливо. — Поверх игрушек Тоня запихивала в рюкзак постельное белье, после некоторого раздумья все-таки решила, что надо взять хотя бы по одной смене. Она же не в гости, а как бы снимать будет, значит, лучше со своим. Хорошо, что Мила тут остается, все вещи тащить не придется. Незаметно, а накопилось. Сколько они уже тут? Тоня приостановилась и пыталась сосчитать. В это время раздался звонок в дверь.

— Ой, кто это? Неужели уже приехал? А у меня ничего не собрано!

Она побежала открывать. Увидела Кирилла, отчего-то смутилась. Вот уж не похоже на неё. Сама себя удивила.

— Здравствуйте. Я, наверно, рано? — спросил Кирилл.

— Да, я совершенно не готова. И не знаю, что брать… Посуду?

— Зачем? У нас все есть. Возьмите только самое необходимое. А если что-то забудете, так потом довезем. Нам со Славиком к Зиновию Павловичу на сольфеджио, пропускать нельзя. Или вы собирайтесь спокойно, а я его отведу, и потом уже мы за вами вернемся.

— Да, так лучше, если вам не трудно. А чай? Давайте я вас чаем напою!

— Некогда! Слава, ты готов? Одевайся быстрее, Зиновий Павлович опоздаев не любит.

Тоня теперь не неслась домой с работы как угорелая. Могла спокойно и в магазин зайти за продуктами, могла бы и в парикмахерскую или даже в кино, но такое ей и в голову не приходило — по кино шляться одной. Не время теперь, Кирилл Славиком занялся плотно. А так бы могли все вместе сходить на какой-нибудь хороший семейный фильм.

Сначала Тоня даже беспокоилась, что хорошего из многочасовых занятий музыкой не получится, уж очень непоседлив был Славик. И он мог сказать “я не хочу” — тогда все. Никакими силами его было не заставить. Хоть наказывай, хоть поощряй.

Но прошла неделя и вторая, а занятия все продолжались и даже успешно. 

Кирилл придумал хитрую методику, сути её Тоня не понимала, она вообще в музыке ничего не понимала, но Кирилл говорил, что у Славика получается.

Самым удивительным было, что мальчик играл. То, чего дети достигают на второй-третий год обучения, ему далось за неделю. Теперь Славик охотно и подолгу просиживал за инструментом, это он то, про которого в интернате говорили “У Васильева шило в заднице”.

В доме Кирилла и Ксении Николаевны Славик вел себя совершенно иначе. Прилипал к роялю. Перебирал клавиши, наигрывал что-то. Когда возвращался с работы Кирилл, Славик просил его играть и повторял за ним. Кирилл не запрещал это, но ставил условие: сначала ноты, а потом уже для удовольствия. Так они и занимались. Это больше походило на забаву, чем на труд, во всяком случае, Тоне со стороны казалось так. Кирилл и Славик на равных говорили, смеялись. Что-то рисовали или вырезали из бумаги, складывали как пазлы, чего только не творили. Совсем и не похоже на отношения учителя и ученика.

Но Тоня не вмешивалась. Она попросила в магазине больше работы. Не хотела жить у Кирилла на халяву, а перестать делить плату за квартиру с Милой не могла — подруга одна не справилась бы.

Тоня знакомой дорогой дошла до подъезда, по привычке заглянула на лестнице в ящик — писем нет. А кто бы стал им писать? У Милы непонятно что с семьей, а у самой Тони мать алкашкой стала, считай, что и нет её, отец сидит, а полумуж, или как Петьку назвать, даже полкопейки на ребенка не дает и от Тони прячется. Она ни адреса его нового не знает, ни телефона. Ей и не надо ничего, но адрес мог бы дать, хоть ради ребенка. Мало ли что? Да как же, есть ему дело... Несостоявшаяся свекровь напела, что ребенок у Тони не от Пети, а от заезжего молодца. 

Тоня не стала своим ключом открывать, позвонила. С переселением к Кириллу она отделилась от Милы, они перестали быть как одно. Нет, доверие, сердечность — все осталось, но… не могла Тоня открыть дверь своим ключом. Может, у Милки гость. А что, в тихом омуте… Не все же ей по Лиманскому страдать.

Тоня давила кнопку звонка, но дверь не открывали. Странно, на работе Мила не была, сегодня у неё выходной. Если только вышла куда-нибудь, за продуктами или так просто, проветриться. Да нет, не пойдет она в такое время гулять. А в магазин вчера ходила — это Тоня точно знала. Она подождала еще немного и застучала в дверь кулаком. Изнутри послышалось шевеление, шаги, Мила открыла и с удивлением спросила:

— Ты чего стучишь? Звонок не работает?

— Может, и не работает, я тут полчаса звоню. Дай проверю. — Тоня нажала на звонок снова, и по квартире разнесся противный дребезжащий звук. — Работает… странно… А что ты тогда не открывала? Спала?

— Нет, но я в наушниках была.

— Все про Лиманского своего копаешь, слюни на него пускаешь. Эх, за журавлем гоняешься… Дай пройду-то. — Тоня вошла, прикрыла дверь. — Ой, чисто как у тебя. Что меня не подождала, вместе бы все убрали!

— Ничего я не копаю, — надулась Мила, — просто музыку слушала.

— Да ладно, мне баки можешь не заколачивать. Вот я не понимаю тебя, Мила! Почему ты такая инертная? 

— Я не инертная, я навязываться не люблю, а раз он не ищет — значит, я ему не нужна. Чай будешь? Или, может, поужинаешь? Я наготовила, а есть некому.

— Нет, Мил, какая еда, я же на минутку зашла, взять кой-чего еще из вещей. 

— Ну бери, — обреченно произнесла Мила.

— Прямо конец света! Ты чего киснешь? Все же хорошо, на работе вон хозяйка тебя нахваливает, с нового года прибавку обещала, — Тоня прошла в комнату и начала быстро перебирать вещи в шкафу. — Вот это возьму и вот это, — она кидала отобранное на кровать, — а это — не знаю... куда мне в нем ходить? Страшное такое. Мил, смотри, мое вечернее платье, — засмеялась она и выудила из платяного шкафа вешалку с платьем цвета асфальт. — Выкинуть жалко, а носить не хочу.