Страница 4 из 154
Он стоял на остановке. Сейчас автобус, метро, поезд и еще немного на машине. В общей сложности часа два с половиной, если повезет с электричкой. Так он добирался на дачу, где последние годы жил с Захаром Иосифовичем, роялем Jacob Becker, четырьмя лайками маламутами и тремя беспородными кошками. Вернее, жил там Захар, а Вадим приезжал всегда, когда оказывался в России и в Санкт-Петербурге. Случалось это все реже, да особо и не тянуло.
Во всяком случае городская квартира точно никак не вписывалась в ритм его жизни. В городе остались бывшая жена и дочь Ирина и родители, но теперь они не ютились в одной комнате — Вадим построил им квартиру в Московском районе, у Парка Победы. Папа все еще работал, мама ушла на пенсию. Вздыхала о Царском селе, до последнего упиралась, не соглашалась на продажу, говорила, что жила бы там, гуляла с правнуками в парке. Захар Иосифович помог, убедил ее, что нечего цепляться за руины. Дом старый, от центра далеко... Он прав, конечно, далеко, но...
Автобус подошел, двери раскрылись с лязгом. А в это время легкий порыв ветра тронул ветви лип, и листья посыпались, полетели. Сухие, желтые, светлые.
— Мужчина, вы садиться будете? — напористо спросила старушка с хозяйственной сумкой на колесах.
— Что? Нет… Давайте я вам помогу, — Вадим погрузил сумку и бабульку в автобус и отступил в сторону, чтобы не мешать остальным.
А когда автобус отъехал, перешел улицу и неторопливо двинулся по Оранжерейной в сторону Екатерининского парка.
Шел он бесцельно, с удовольствием вдыхая терпкий аромат осенней листвы, которая уже устилала газоны. Но кроны деревьев еще не поредели — это было очень красиво.
За квартал до центральной площади напротив собора Святой Екатерины на лотке перед пекарней продавали лаваши и круассаны. Плыл уютный домашний запах свежеиспеченного хлеба и плюшек с ванилью. Вадим вспомнил, что не обедал, и завернул в кафе пекарни.
Будний день, тишина и пустота, музыка не играет, за прилавком продавщица уткнулась в мобильный телефон, столики все, кроме одного, свободны, в глубине, у окна, за самым дальним от входа сидит женщина в синем пальто.
Он увидел ее на фоне окна — красивое обиженное лицо. Низкое солнце падает косыми лучами на плечо и голову и, как прожектор на сцене, подсвечивает. От этого густые светлые волосы женщины превращаются в нимб. И вдруг сравнение, вернее... музыка зазвучала в нем, как будто Вадим увидел созвучия и мелодию! Это было неожиданно и прекрасно! Девушка с волосами цвета льна сидела за столиком и не обращала никакого внимания на Вадима... Он слушал её красоту. Точно такая, как у Клода Дебюсси: изысканная плавность и угловатость, длинная шея и удлиненный овал лица, высокий лоб, высокие дуги бровей, как у мадонн Ботичелли, классический профиль, нежные губы и эти волосы с искрами солнца. Угловатые плечи и, наверно, маленькая грудь, кожа светлая, а глаза… не понять.
Перед женщиной стоял нетронутый бокал с латте, она мешала высокую пенку трубочкой, а смотрела в окно, на собор. Чем-то расстроена.
Молода и красива, правильные тонкие черты лица — жизнь уже коснулась их, но пощадила, не состарила, только добавила одухотворенной глубины.
Безотчетное желание утешить её, увидеть улыбку на опущенных губах было столь сильным, что Вадим позабыл о приличиях, о своем обычном смущении перед женщинами и готов был подойти.
Девушка-продавщица оторвалась от мобильного, подняла голову, спросила:
— Что для вас?
А Вадим не отвечал, он все смотрел на женщину, ее лоб, нос, губы и руку — тонкая кисть, длинные пальцы.
Музыка продолжала звучать в нем...
Солнечный нимб колыхнулся, женщина повернулась от окна, подняла глаза на Вадима — и он узнал! Зеленовато-серые — другого и быть не могло, он тысячу раз видел их, когда играл Дебюсси и представлял, как же выглядит загадочная девушка с волосами цвета льна.
Вадим замер, взгляды их встретились, начался беззвучный диалог, слова трепетали внутри.
“Я нравлюсь тебе?” — с доверчивым удивлением спрашивала она.
“Хочу подойти”, — отвечал он.
Но свет надежды в её глазах быстро угасал. Смущение, страх, решение убежать прочел в них Вадим. Женщина едва заметно отрицательно качнула головой, потянулась за сумочкой, что лежала на подоконнике, не глядя взяла ее, а молния была расстегнута, и все содержимое посыпалось на стол и на пол.
Женщина только ахнула и смотрела, как, звеня и подпрыгивая, раскатывается по полу мелочь и бесшумно разлетаются листки из блокнота.
Она сидела ничего не предпринимая, это было похоже на сакраментальную обреченность цитаты из мультфильма про Винни Пуха. И поза, и выражение лица такие: "Этого следовало ожидать".
Обычно, когда что-то роняют у тебя на глазах, невольной первой реакцией бывает желание рассмеяться, но Вадиму не показалось смешно. Стало жалко ее, что она настолько готова к неприятностям, что уже и не сопротивляется.
— Простите, пожалуйста, это я виноват, сейчас все соберу.
Не ожидая согласия, Вадим в несколько шагов пересек зал и опустился перед ней на колено. Он собирал железные десятирублевики и листки, исписанные аккуратным округлым почерком, щетку для волос, ключи, ручку и маркеры, кошелек, карточки магазинов, путеводитель-справочник по Петербургу...
Близко, так, что можно дотронуться, были ее ножки в черных замшевых ботинкахи — щиколотка точеная, тонкая, икры красивые. И колени круглые, пальто едва прикрыты, обтянуты плотными черными колготками.
— Ну вот, кажется, все, — не поднимаясь, он высыпал мелочь на стол, оглядел пол у ее ног, — а нет, еще вот это, — достал из-под стула тюбик губной помады и пудреницу. — Теперь все.
Он встал.
— Спасибо… — она коснулась щеки, провела пальцами по губам.
— Вы позволите? — он сел за столик, продолжал смотреть на неё. — Вы очень красивы! Когда я вас увидел — вспомнил музыку… девушка с волосами цвета льна... и подумал об утонченности мадонн прерафаэлитов и арабских лошадей.