Страница 150 из 154
— Значит, судьба. — Надежда Дмитриевна прикрыла шкаф. — Вот и выходит, что ничего я о нем не знаю. Он молчаливый и в детстве такой был. Все играл, играл, от пианино не оттащишь. Квартиру ту в Пушкине мне жалко, я много лет в ней прожила, думала Ирише оставить, а ей не надо. Они не хотят там, говорят «на выселках», в городе теперь понадобилось. Не знаю даже, что делать теперь, мне Ирочку жалко, но, наверно, Вадим прав. Ему лучше знать, он отец. Мужчины решают, а мы что, только рубашки гладить…
— Надежда Дмитриевна, — Мила всплеснула руками, — я же забыла совсем, у нас в машине кофр Вадика остался. Там все сырое. Думала мы недолго тут у вас, поздравим и домой. Завтра лететь. Во сколько, я так и не поняла. Когда же теперь все сушить?
— Надо сейчас же принести сюда. Может, вы останетесь? Я вам в кабинете постелю, на диване. — Мать Вадима обрадовалась этой идее. — Нельзя же не спать совсем, тем более завтра лететь. А пока вы поспите, я все и высушу, и что там… рубашку постираю, поглажу. Идем попросим у Вадима ключи от машины. На гастролях, может, и второй фрак понадобится. Вы надолго, а где там шить в переездах? Возьмете этот.
— Я даже не знаю…
— И знать нечего, идем за ключами, посмотрим, что с фраком, и решим. Это же так важно — концертная одежда. Я всегда за этим следила и тебя научу всему. Бабочки надо в небольшую коробочку, чтобы они там не болтались. А манишки в плоскую. И ни в коем случае фрак не в полиэтиленовый мешок в кофре, а только в полотняный, тогда и не мнется, и не задыхается.
Эта общая для женщин тема о священнодействиях с фраком казалась неисчерпаемой, но разговор прервал Лиманский. Он заглянул в спальню, обрадовался, что увидел тут мать и Милу.
— Вот вы где! Ольга сказала большие секреты у вас.
— Да какие секреты, Вадик, я Миле показываю твою концертную одежду.
— Как в музее, что ли?
— Ну вот что ты шутишь, Вадик, лучше дай ключи от машины, Мила говорит вы там кофр оставили. Надо его принести.
— Зачем? Мы уже поедем домой сейчас, надо собираться.
Видно было, что Вадим хочет поскорее оказаться с Милой дома. Она тоже этого хотела, но после разговора с Надеждой Дмитриевной поняла, как важно той, казалось бы, незначительное. Подумаешь, концертная одежда, горничная в Белой Башне за час бы справилась с этим. Но для матери Вадима эти заботы, наверно, составляли важную часть жизни. Не много успела рассказать Надежда Дмитриевна, но из того, что Мила услышала, она поняла, вернее, по-женски почувствовала — жалеет Вадика мама за его отрочество и юность, прошедшие в бесконечных занятиях за роялем, а потом разъездах. Да и теперь. Скучает по нему, тревожится, хочет быть причастной, а проявить это может вот так — в заботах об одежде. Не в стирке и глажке дело. Прикасаясь к рукаву фрака, она как будто Вадима трогает, любовь и защиту ему посылает. Может, и виноватой себя чувствует, что не тормозила мужа в его неуемном желании гордиться и что отдала Вадика Захару. В этом Мила до конца не разобралась еще, но что горячая материнская любовь пробивается через молчаливую сдержанность — это было очевидно.
Мила вспомнила, как собирала букет, думая о Вадиме. Хотела через них ему любовь предать. Цветы тоже в машине остались...
— Вадим, а можно мы с мамой все-таки сейчас посмотрим? Я про кофр, принеси его, пожалуйста.
— Зачем, Милаша? Мы же поедем сейчас.
— Надежда Дмитриевна хотела показать мне, как лучше отгладить. Ну это наши дела, очень важные, ты принеси…
— Да, мы посмотрим. — Мать Лиманского с благодарностью взглянула на невестку, окончательно и бесповоротно принимая ее. — И я говорила уже Миле, может быть, вы останетесь, отдохнете? Я в кабинете постелю…
— Нет, мы точно домой, — в этом Вадим был непреклонен, — а кофр принесу сейчас.
— Тогда можно по-другому. Вы поезжайте, отдыхайте дома, а я все приготовлю и в Пулково привезу. Мы с отцом вас проводить хотели, во сколько вылет?
— Там меняли, я утром узнаю точно и позвоню. Хотя и так уже почти утро. Мама, мы бы остались, но все-таки из дома надо кое-что взять, Милашины вещи, например, поэтому пора ехать. Не обижайся!
— Неси кофр и поезжайте. А утром позвонишь. Я так рада, что Мила с тобой полетит, мне гораздо спокойнее будет, — сказала Надежда Дмитриевна. — И вообще рада за вас. Очень!