Пианист. Осенняя песнь

В машине Вадима разместились Мила рядом с Лиманским, а Захар с нотами, цветами и подарками для родителей Вадима — на заднем сиденье.

— А мы с пустыми руками, — сокрушалась Мила. — Как же… в Новый год?..

— Ничего, главное, сами придем. 

Если бы не Захар, то Мила сказала бы Вадиму, что сильно тревожится об этом первом визите к его родителям, но при Травине она постеснялась. А у самой даже руки дрожали, так боялась. И не столько того, что ее не примут, а, судя по телефонному разговору, скорее всего, так и будет. Мама не очень рада, и это Вадима расстроит — вот чего Мила опасалась и не хотела. 

Доехали быстро, дороги свободные, в два часа ночи машины стояли на приколе, а народ на улицу высыпал запускать салюты и петарды. Они то ближе, то дальше вспыхивали в небе.

— Ты себе не представляешь, Вадик, как я давно искал эту редакцию Крейслера. Для камерного ансамбля надо. Помнишь, ты у меня играл Ла Гитана, там с глиссандо?

— Еще как помню.

— И кто-то ноты замотал, а я хотел новой девочке дать.

— Дафне?

— Да. Ты ее откуда знаешь?

— С отцом знаком. Мы давно с Дафной дружим, еще с Франции. Лет восемь уже. — Лиманский свернул под арку во двор.

— Восемь лет! А… ну да, ну да, ты же рядом с ними домик арендовал в Провансе… — замялся Захар. — Приехали уже?

— Да, сейчас я поближе к парадной встану и подальше от площадки, а то с петардами этими... Везде одно и то же. Что во Франции, что в Италии, всю ночь запускают. Все, приехали, можно выходить. — Лиманский поставил машину на тормоз. — Сейчас я вам помогу, Захар Иосифович. 

Мила вышла из машины, осмотрелась. Заехали они во двор сталинской кирпичной пятиэтажки. На детской площадке суетились люди. Смеялись, кричали, бегали друг за другом. В центре трое мужчин, присев на корточки, крепили в песочнице петарду, а человек десять мешали им, подавали советы. Новый год без снега, зато с салютом. 

— Идем, идем от греха, — поторопил Захар. 

Они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж, лифта в доме не было. Травину подъем дался с трудом, перед дверью Захар Иосифович с трудом перевел дыхание. 

— А бывало, бегом к вам. Сколько мы с тобой тут занимались, с первого курса училища, как вы переехали из Пушкина. Пианино все то же стоит? Я дома у твоих давно не был.

— Все то же. Я сам давно не был, — признался Вадим и нажал на кнопку звонка. За дверью услышал приглушенное:

— Сейчас-сейчас, иду!

Открыла женщина. Уже немолодая, но еще красивая, и сразу можно было понять, что это мама Вадима — угадывалось сходство. Глаза, форма бровей, губ…

Женщина вышла на лестницу, потянулась, обняла Лиманского.

— Вадик! Я уже беспокоиться начала!

Она говорила еще что-то, а Мила смотрела не на нее с Вадимом, а на другую женщину, что стояла на пороге внутри. Модельная стрижка, идеальный маникюр и мейкап, облегающее стройную фигуру темно-красное платье. Взрослая, но красотой поспорила бы с двадцатилетней. Блестящие густые каштановые волосы лаконичным каре обрамляли лицо, очень светлые голубые глаза смотрели на Милу в упор, изучали.

Это мог быть кто угодно, но Мила неизвестно каким чувством поняла — это первая жена Вадима.

Увидел женщину и Лиманский, осторожно высвободился из объятий матери, встретился глазами с красавицей в красном и сказал:

— Здравствуй, Инна.

— Здравствуй, — отвечала она. — С Новым годом.

Из глубины квартиры выбежала девушка в зеленом коротком платье, с нитью серебристой мишуры на плечах. Глазами девушка похожа была на женщину, и уверенность Милы лишь подтвердилась, когда она услышала:

— Здравствуй, папа!

Значит, все так, дочь и бывшая жена, но зачем?! И что теперь делать. Уйти? Остаться? Мила себя ни в чем не чувствовала виноватой, а дочь Вадима смотрела на нее с презрением и откровенной неприязнью, и от этого стало неуютно. Заходить в квартиру расхотелось.

— Здравствуй, Ириша. — Лиманский обнял и дочь, но она тут же отступила обратно к матери. 

Так они стояли разделенные порогом. Из квартиры доносилась музыка, смех.

Обстановку разрядил Захар. Он, конечно, узнал и жену, и дочь Вадима, но с невозмутимым видом спросил: 

— Что же мы стоим? 

— Да, проходите, конечно! — засуетилась мама Вадима. 

Несмотря на всю неловкость ситуации, она с обожанием смотрела на Лиманского. Судя по всему, ее мало беспокоили его жены, главное, что он был здесь.

— Это вам, с Новым годом! — Мила протянула цветы матери Вадима.

— Мама, познакомься, это Мила — моя жена, — сказал Лиманский. — Мила, Надежда Дмитриевна — моя мама.

— Я так рада, что вы пришли! Спасибо, с Новым годом! Что за прекрасные цветы… Проходите же! — Надежда Дмитриевна нервничала. Мила вошла и сразу попала под еще один оценивающий, но не настолько неприязненный, как у жены и дочери Вадима, взгляд. Лиманский-старший! Он тоже встретил сына объятиями.

— Вадим! Наконец! — Такой же высокий, как Вадик, только немного сутулился. Худощавый, совершенно седой, в больших роговых очках, белой рубашке, при галстуке, черных брюках, похожих на концертные. — Здравствуй. Ну что, как концерт? Захар Иосифович, — старший Лиманский протянул руки Травину, — как же я рад! Проходите, раздевайтесь и давайте к столу, к столу…

— Папа, познакомься, это Мила, — представил Лиманский. — Виктор Львович, мой папа.

— Здравствуйте.

Если бы можно было, Мила убежала бы отсюда куда угодно, хоть до утра по городу бродить. Но вида не показала и даже улыбнулась вполне правдоподобно. В магазине она научилась владеть собой, клиенты разные попадались. Кто знал, что в такой ситуации опыт пригодится!

— Очень рад, проходите. — Отец Вадима нисколько не смущался создавшейся неловкой ситуацией. — Вот сюда можно положить одежду. Вешать уже некуда, у нас сегодня аншлаг гостевой. Вы уже познакомились? Это Инночка, — он дипломатично опустил «первая жена», — и Ириша — наша любимая внучка! Ну вот и собрались наконец все вместе, я рад…. А то улетит Вадим в Канаду и дальше по миру опять на полгода… Давайте я вам помогу, Захар. — Виктор Львович отвлекся от Милы, принял у Травина куртку. — Вот сюда положим…