Страница 62 из 109
Если бы он произнес пространную речь о вреде воровства, я и то не обрадовался бы больше. Стало быть, он раздумывал, спорил с собой! Но я сказал только:
- Что ж с тобой делать! Подводи.
А дня через два в мастерской Панин сказал:
- Слушай, Жуков... помоги мне эту... как ее... подставку...
Видно, он все-таки немного разбирался в людях, если обратился именно к Жукову. И, конечно, Саня добродушно согласился:
- Ладно, давай. Покажи, как тебе Владимир Михайлович объяснял. Цел рисунок-то?
Они возились несколько дней, советовались с Алексеем Саввичем, соображали, как будет лучше, удобнее, и наконец легкий складной пюпитр был готов. Я не сразу понял, почему Панин то и дело выбегает на дорогу, потом сообразил: ждет Владимира Михайловича. А Владимир Михайлович в тот день так и не пришел, и уже в сумерки Панин попросил разрешения отнести подставку. Я разрешил.
Вернувшись, он подошел ко мне и сказал, против обыкновения не пряча глаза и не таким тусклым голосом, как всегда:
- Отнес. Она мне сказала: "Спасибо тебе. Спасибо, - говорит. - Мне теперь ловчее писать".
Я побаивался, что, придя на другой день, Владимир Михайлович станет преувеличенно хвалить Панина. У ребят это вызовет не сочувствие, а подозрение, не для них ли произносятся такие похвалы. Но Владимир Михайлович только сдержанно сказал Панину:
- Наташа велела еще раз тебя поблагодарить. Очень удобно и хорошо ты сделал.
Это было сказано почти мимоходом. Но кое-кто из ребят был при этом, и я мог не сомневаться: знать будут все.
На том пока и кончилось. У нас с Паниным долго не было никаких разговоров, и как будто ничего не изменилось. И, однако, перемена была едва ощутимо, чуть приметно сдвинулось что-то в отношении к нему ребят. Появилась искра интереса или, вернее, любопытства: если к тебе по-хорошему относится Владимир Михайлович, так, может, ты и в самом деле чего-нибудь стоишь?
38. "ХОЧЕШЬ ВЫТЬ МОЛОДЦОМ?"
- Ну вот, - сказал однажды Владимир Михайлович, придя к нам, - у меня есть предложение. Разошлите, Митя, ребят - кто принесет самую важную новость?
Он не сказал, какая может быть новость. Но всем было ясно: он что-то знает.
- А чего, Владимир Михайлович? Чего? - приставал Петька.
- Ты разведчик? Вот и разведай, - невозмутимо сказал Владимир Михайлович, который во всем нашем доме только Петьке и еще двум-трем малышам из отряда Стеклова говорил "ты".
За время между обедом и ужином разведчики исколесили весь район предполагаемых "военных действий". Подсолнушкин сообщил, что по расписанию введен дополнительный дневной поезд, а самый ранний, напротив, отменен. Павлуша Стеклов узнал, что лесник, видно, уехал - сторожка на запоре. А по реке все ходит чей-то парусник, рассказал Володин. Все приходили и сообщали что-тоновое, всякий раз мы смотрели на Владимира Михайловича - и всякий раз понимали: не то. Да и сами видели: ничего нет в этих сообщениях такого, что могло быть для нас важно.
Но когда уже зазвонили к ужину, в дом влетели Коробочкин и Петька. У обоих, кажется, глаза готовы были выскочить из орбит:
- Приехали! Из Ленинграда приехали!
Да, вот это была новость!
- Откуда вы знали, Владимир Михайлович?
- Не буду сочинять: узнал случайно. Шел за газетой на станцию, а навстречу мне попались ребята, человек десять...
- Так это же не они! Их сто!
- Я думаю - передовая группа. Для подготовки.
- Да что гадать? - сказал Алексей Саввич. - Давайте сходим к ним.
- Давайте, - поддержал я. - Отправимся завтра с утра. Я думаю, им и помочь надо в чем-нибудь. Королев, собери человек десять.
Король отобрал ребят, и я слышал, как он наставлял их:
- Придем - здравствуйте. Если что надо, поможем. Но глаза не пяльте и не выспрашивайте, а то они подумают - выведываем.
По утреннему холодку мы пошли к школе, в которой должны были расположиться приехавшие. По дороге Петька и Коробочкин уж не знаю в который раз, перебивая друг друга, рассказывали, как они додумались разведывать именно в этом направлении. Петька был полон своим успехом. Вот это и есть настоящая разведка: принесли самую важную новость! Не то что другие. Вы только подумайте, что разведал Подсолнух! Какое нам дело до этого поезда? А Павлушка? Лесник уехал - ох, и новость! Коробочкин был гораздо сдержаннее, но и он понимал, что они с Петькой показали себя. Не шутка - всех опередили...
Коробочкин старался быть скромным и усиленно супил брови. Борис Коробочкин вообще человек серьезный, а черная родинка под левым глазом придает его лицу еще более хмурое выражение. Но сейчас это облупившееся от загара лицо то и дело начинает расплываться в невольной улыбке...
- Пришли! Все сразу пойдем?
На участке возле маленькой, одноэтажной школы бегали ребята - кто с тряпкой, кто с ведром. Я сразу вспомнил наши первые дни, первые хозяйственные хлопоты, всеобщую приборку, точно на корабле.
- Здравствуйте! Заходите, заходите! - закричала Женя - та самая светловолосая девочка, которая так ловко играла в баскетбол.
И все остальные сбежались на ее голос.
Как и думал Владимир Михайлович, ленинградцы выслали ударную группу, которая должна была все подготовить к приезду остальных. В группе было десять ребят - и таких ребят, которые, видно, не теряли времени даром и проводили лето не в библиотеке, не в классной комнате. Все они, как на подбор, были крепкие, загорелые - даже худенькая Женя успела загореть до шоколадного оттенка - и работы не боялись. Они скребли, мыли школьный домик, Б котором должны были разместиться, пилили, кололи дрова. С ними не было взрослого, они сами себе готовили еду. Надо сказать, и мы им помогли.
На первых порах пионеры и мои ребята приглядывались друг к другу, но это длилось недолго.
- Вам не надо ли чего? - спросил Король, как и репетировал накануне с ребятами. - Может, чем помочь?
- У вас лишнего ведра не найдется? - помявшись, спросил старший мальчик, руководитель группы (до сих пор помню его фамилию - Голышев). - Так нескладно вышло: грязные ведра мы взяли - мыть полы, а чистого для воды не захватили. Вот одно добыли, надо бы еще одно, пока наши не приедут...
Король вопросительно посмотрел на меня.