Страница 1 из 99
Я убежала из дома около полугода назад. Когда поняла, что с моей семьей больше жить нельзя. Нет, не потому, что отец был ужасным тираном, а брат насиловал меня по пятницам. Не потому, что когда отец выпивал на пару банок пива больше, он бил маму кухонным полотенцем, а я в это время пряталась под кровать и плакала от ужаса.
А потому, что их поглотила болезнь. Эпидемия. Безумие. Ее назвали «Агнозия-2». Сокращенно А-2. Все так и говорили: «А ты слышал про А-2? Нет? Как странно. Все только о ней и говорят».
Она пришла из-за океана из какой-то южноафриканской страны. По крайней мере, так говорила красивая женщина в телевизоре. Симптомы легко различимы – головная боль, почернение белков глаз, поражение участков мозга, отвечающих за воспроизведение в памяти различных объектов и воспоминаний. Под конец можно даже мать родную не узнать. И кровь. Кровь превращается словно в мазут, черный и смертельный мазут.
Так нам говорили в начале Великой Эпидемии. Все, кто мог: телевизоры, газеты, учителя, родители. Они уверяли, что все хорошо и жить хорошо.
Но они врали.
Люди умирали пачками, не доходя до дома. Зараза передавалась воздушно-капельным путем и имела различный инкубационный период: от дня до пары лет. Но независимо от этого, глаза и кровь чернеют практически сразу. Почему – никто не знал, ведь ученые поначалу отрицали летальные исходы. По их мнению, активно увеличивающиеся кучи трупов в городе – это нормально. Они всячески пытались сохранить порядок в паникующем обществе. За полгода население планеты сократилось с семи миллиардов до одного миллиона разрозненных, потерянных и испуганных особей высшей ступени развития.
Всему человечеству пришел конец. К нам не прилетели инопланетяне, не завоевали нас, не колонизировали. У нас не вылезли монстры из океанских глубин, пожирающие все на своем пути. Все началось с того, что кто-то где-то заболел.
Уже после первого месяца, когда стало понятно, что слова «Мы все умрем!» ужасающе быстро превращаются в реальность, нас бросили. Все человечество. Политики и прочие важные люди сбежали без объяснений и попрятались в бункерах и подземных убежищах. Телевизионные экраны зашумели бесконечными помехами. Уже никто не рвался убеждать напуганный народ, что все нормально. Потому что все летело к чертям с катастрофической скоростью. Когда не стало электричества, экраны телевизоров погасли навсегда. Города захлебывались в безумии и анархии. Передачи прекратили свое вещание, и планета утонула в неведении.
Мы перестали ходить в школу, там уже никто не преподавал. Отец не хотел это принимать, поэтому каждый день я уходила из дома с полным рюкзаком учебников и пряталась на заброшенной швейной фабрике. Где ошивался мой брат – одному Богу известно. Наверно, проводил последние дни человечества со своими дружками.
Я стараюсь не оставаться на одном месте две ночи подряд, словно вирус идет за мной по пятам, поджидая за каждым углом. Хотя я каждое утро проверяю свою кровь, делая легкий надрез на подушечках пальцев, которые за полгода превратились в кровавые игольницы, сплошь и рядом истыканные. В любом случае, прошло уже почти полгода, а я все еще жива. Какое, никакое, но все-таки утешение.
Я иду по девяностому шоссе на восток, где по моим расчетам находится крупный город. Я вижу отблески далеких огней по ночам, когда наблюдаю за ним. Значит, там есть жизнь и надежда, раз есть электричество. Откуда оно там взялось, думать не хотелось, разберусь на месте. Хотя, возможно, это отблески погребальных костров. Главное – добраться туда.
Поначалу трупы закапывали, потом кто-то сказал, что мы так заразим всю землю в округе, как будто кому-то до этого было дело. И людей стали сжигать. Я это видела в собственном городе, когда первый месяц скиталась по знакомым улицам, боясь уходить далеко от родного дома, словно туда еще можно было вернуться. Огромные погребальные костры, вздымающие в небо черными столбами дыма и боли. Бесконечно несчастные люди вокруг. Матери и дочери, жены и мужья плакали, прощаясь с близкими и родными.
Только не я. Я не плакала. Первая мысль, возникшая в моей голове, когда я вернулась из школы и увидела тело отца с угольными глазами и распахнутым в крике ртом, была: «Так тебе и надо!». Мне не было его жаль, ни капли. Он постоянно бил мать, иногда избивал брата до полусмерти. Один раз досталось и мне, тогда я от удара отлетела назад, ударившись головой о журнальный стол. Перелом и сотрясение мозга. А он лишь сказал: «Так тебе и надо!»
Тело матери я нашла на кухне: она лежала около плиты, где уже закипела вода в кастрюле, все еще держа ложку в руке. Ее распахнутые почерневшие глаза с непониманием смотрели в потолок, словно спрашивая, как так вышло. Пожалуй, она единственная, кого мне было жаль, хоть она никогда не защищала нас. Если бы посмела встать поперек отцовского ремня, нас бы все равно избили. Но и ее тоже. Хотя нет, жалость для нее неподходящее чувство. Мне было стыдно, что она была такой слабой. Один раз я поклялась себе, что ни за что не стану такой, как она.
Брата я в доме не увидела – у него было семь уроков в тот день. Сколько я потом не блуждала вокруг своего района, его так и не встретила. Может, уже умер и его тело давно сожжено? Хорошо бы. Его мне тоже не жалко. Мерзкий извращенец, который решил, что ему можно совать свои органы в тело четырнадцатилетней сестры. Я была слишком испугана, чтобы сопротивляться. Да, и какая сейчас разница?