Каменные сердца

Платон вышел из подъезда. Их дом был крайним в одном из новых микрорайончиков на отшибе Лесовского района. Далеко от магистрали, далеко от старых проблем из мало-Литейного и близко к проблемам из Ленинского, где располагалось УМВД. За последние годы подобными микрорайончиками город оброс, словно благополучный хозяин жирком.

Подъезды выходили к лесу, что подполз к северной границе города. Дорогу со стоянкой перейди, и вот ты среди деревьев. А дальше сады, дачные поселки и чаща. Странно, что отсюда не поступало никаких сообщений о маньяках, сатанистах и даже о бродячих собаках. Заброшенные дачные поселки на южной границе города всегда кишели бомжами, а в Лесовсем – ни одного бродяги.

Этим утром деревьев не было видно вовсе. Густой мелкий снег и непрерывный вой ветра укрыли лес, превратили его в сплошную торчащую темнотой бездну. Перед этой бездной растянулись ряды машин под тускнеющими фонарями. Казалось, что вот-вот и их стройная разномастная линия опрокинется во тьму леса. Платон отчистил свой «форд» от снега, скоренько залез в салон, завел, включил печку на лобовое стекло. Сегодняшний день обещал быть напряженным, предстояло проехаться по обоим Литейным районам, обойти множество людей. Черт его знает, что эти люди скажут, или куда пошлют. Конечно, Платон надеялся на какую-нибудь информацию, может даже прямые зацепки, но по факту это был выстрел в темноту. Попадет или нет.

Для начала он заскочил УМВД: отметиться, решить канцелярские дела, а заодно и попросить помощи у кого-нибудь из коллег. Артема на месте не оказалось, зато в общем кабинете торчал Никита Курмашин, лениво перепечатывал протоколы. Но ничего, Никита, чтобы прикрыть, тоже молодчик хоть куда. Тем более он еще и «должник».

Первым делом они с Никитой поехали на обход преимущественно надежных сексотов, опросить на предмет загадочных спиралей. Только затаилось сомнение, что это окажется бесполезным…

В тот же день, что он побывал в отделении мало-Литейного района и получил от Спартака фотографии, Платон отправился в отделения Большого Литейного. Видимо, так же поступил и Додукаев две недели назад – приезжал просить местных оперов об услуге. И если судить по кислым ухмылкам оперов, с которыми они встретили коллегу из управления, там Игорь Аркадьевич уже собрал первую фотожатву.

– Опздал ты, тить, Платон Андрэич, – развел крупными руками похожий на жабу начальник УгРо. – Дядя Дода недли полторы назад, тить, все забрал. И фотграфии, и рапорты.

– Какие рапорты? – насторожился Сенцов.

– О розыскной деятельности, кнечно. Он к нам тут недели две назад припрся, весь такой на нервах, тить. Двайте, говорит, тить, походите по району и псмотрите спиральки разные, а потом еще по сексотам, тить, прйдитесь. Ну, мы сделали, рапорты нстрогали, он пришел и забрал.

Платон всей пятерней почесал подбородок. Спартак и словом не обмолвился о каких-то там рапортах, хотя фотографии предназначались Додукаеву. Игорь Аркадьевич просто не успел их забрать. Но, скорее всего, рапорты с Малого и не были нужны – стальной дядя Дода лично обошел район.

– А копии рапортов есть?

– Ха, тить, на кой они нам? – начальник расплылся в чересчур широкой улыбке. – Сдали и збыли. То ж просьба была, не приказ, тить.

Платон втянул носом кислый спертый воздух, стараясь скрыть раздражение из-за ухмылки начальника и его постоянных «титек». Действительно, зачем хранить копии рапортов?

– Да ты не рсстраивайся, тить, – похлопал коллегу по плечу жаба-начальник. Для этого ему пришлось перегнуться через стол. – Этих намазюлек на рйоне куда, тить, не плюнь. И у нас тут еще осталось нмного, потом уже, тить, сделали, – и после непродолжительного копания в столе, извлек мятый файл с несколькими распечатанными листами.

Платон развернул листы с цветными фотографиями новых спиралей. И опять то же: разные, кривые, нетвердые. Кроме этих мятых распечаток, ничего больше ему раскопать не удалось. Надеяться, что «районщики» просто так помогут с новыми опросами, тем более будут напрягать своих сексотов, не имело смысла. Что начальник ответит на подобную просьбу, Платон знал заранее. Не та величина личности, так сказать. Потому и оставался только один план – ходить самому.

Небольшя кухня погрузилась в полумрак. Снег за окном не гасил свет, создавая впечатление сумерек. Лампочку же хозяин не зажигал принципиально. Платон сидел за маленьким столом и всматривался в окно. На той стороне, за метелью, темнел окнами да крышей соседний дом. Сколько лет уж не было такого обильного снегопада в ноябре, чтобы шапки на крышах, вязнущие в снегу иномарки…

Рядом закашлял хозяин квартиры и сплюнул в раковину – видимо втянул из папиросы больше горечи, чем обычно. Сухонький старичок поелозил на табуретке, устраиваясь в узком проеме между столиком и раковиной, после чего снова углубился в созерцание фотографий. Антон Антонович Черных больше всего был похож на школьного учителя географии: лысая голова с каймой жиденьких седых волос, висячие усы, сам весь скрученный, сморщенный, как урюк, с длинными тонкими руками, похожими на сухие ветки. Работал Черных на Тихонском ТЛЗ мастером-электриком около двадцати лет, и мог своими деревянными пальцами измерять напряжение в оголенных проводах. Но взглянув на него, и не подумаешь, что невзрачный старик Антон – это Тоха Черный, отпетый рецидивист, на плечах которого не одна чужая жизнь. Уже много лет прошло, как Тоха завязал со злодейством, а истории о былых подвигал нет-нет, да и всплывали в темных углах хаз. Многих он знал, еще больше знали его, потому старик был в курсе последних событий. Лет пять назад опер помог Антону Антоновичу в одном мелком, но щекотливом деле, подсобил информацией, прикрыл от своих коллег, и тогда же завербовал. Много полезного с тех пор принес старый рецидивист.

Сидел сейчас Антон Антонович перед Платоном в одних трусах, демонстрируя сеть замысловатых тюремных татуировок, которые при посторонних тщательно скрывал, курил папиросы и разглядывал фотографии.

На кухню вышел Никита, держа перед собой мокрые руки.

– Дядь, где вытереть-то? – обратился он к хозяину. – В ванной полотенца нет.

Старик зыркнул на него из-под густых бровей и кивнул на тряпку, висевшую на ручке одного из шкафов. Никита аккуратно вытер руки, после чего плюхнулся на табурет рядом с Платоном, достав смартфон. Так провели они еще минут десять, пока старик не досмотрел последнюю фотографию. Он положил распечатки на стол, затянулся от цыгарки, с хрустом почесал грудь. И ведь не холодно ему так сидеть в ноябре у окна. Старику почти восемьдесят лет, а он здоровее большинства молодых – сказывается закалка северных отсидок.

– Ну, что думаешь, Антоныч? – осторожно спросил Платон.

Старик пожевал в зубах остаток папиросы и вдруг как-то недобро оскалился.

Ничего не видел, – проскрежетал он и сипло рассмеялся, да как-то неуверенно.

Черных снова сплюнул в раковину и отвернулся к окну. Платон облокотился на стол и попытался заглянуть в лицо сексота.

Но, знаешь.

Знаю…

И слышал.

Слышал, – пробурчал тот в усы. – Чую, варится что-то. Ходят слушки странные про эти мазюки, мол, появляются непонятно когда, непонятно кто рисует. Но чудится мне, Платон Андреич, что знаки эти – не все. Мужики на заводе, которые на малом живут, рассказывают, будто животные пропадать стали. А Костыль Игнатьев даже своего кота нашел как-то. Рассказывал, ушел кот гулять, да сгинул. Месяц его не было. А недели три назад Костыль домой перся дворами, ночью, смотрит, а там его кошак у стены присажен, да кишки наружу, а над ними вроде рисунок маленький. Костыль тогда кота прибрал, отнес в подвал дома, на следующий день закопал.

– А что значит присажен? – спросил Никита, оторвавшись от смартфона.

– На жопе, значит, сидел. Ногами в растопырку, – гортанно огрызнулся Антон Антонович.

– Как коты не сидят… – Платон пробарабанил пальцами по столу. – А рисунок этот, значит, спиралью был, да?