Страница 60 из 174
Толпа гостей подняла крик, но гнев их был направлен не на Больдо, не на Зару, а на мать и отца жениха. Те недолго пробыли в оцепенении. Первой очнулась мать Больдо, она что-то шепнула мужу. Тот с неловкостью, смущенно, произнес несколько слов, а дальше главную роль взяла на себя его жена.
Она кричала так возмущенно, что даже мне, посторонней, стало страшно. Кричала и показывала рукой в сторону дороги до тех пор, пока толпа приезжих цыган не забрали свою невесту в красном и не убрались восвояси, не солоно хлебавши.
Потом мамаша с папашей подошли к обнявшейся парочке, взяли их за руки, накрыли обоих одной красной накидкой, и повели к палатке Плеймна – цыганского барона. Таборные цыгане, разобравшись, что произошло, радостно закричали, заулюлюкали, тут же зазвенел бубен, заиграла гармошка, широченные юбки вмиг подхватили руки женщин и так, танцуя и веселясь, толпа добралась до своего руководителя.
Саму процедуру «регистрации брака» я не увидела, меня оттеснила толпа. Слов я не понимала, моя переводчица вышла замуж, поэтому я и решила потихоньку пробираться к дороге, чтобы уйти домой.
Какой там дом! Мой родной дом недостижимо далек не только в пространстве, но и во времени, но мне хотелось скорее попасть туда, где мой Миша, если даже он уже не такой уж и мой.
Под большим впечатлением от неожиданного соединения любящих сердец, пусть даже с принесением в жертву прекрасных волос невесты, я за день истосковалась по моему милому и была согласна хотя бы издали смотреть на него, полюбившего другую. Не дотрагиваясь, смотреть.
Вдохновленная этими мыслями, я тронулась в путь. Вечерело, до полной темноты оставалось несколько минут.
Никто из цыган не обращал на меня внимания, даже дети, поэтому я даже не насторожилась, когда услышала сзади стук копыт, только посторонилась. Поэтому, когда, не останавливая коня, всадник перебросил меня через седло, я попрощалась с жизнью и упавшая на песок шляпка была той горошиной из сказки про мальчика с пальчика, по которой, если её найдут и покажут Заре, моя цыганская подруга узнает, что со мной случилось несчастье. Ведь она знает, что я эту шляпку даже от ворон берегла и никогда с ней добровольно не рассталась бы.
«А, может быть, Зара специально пригласила меня сюда под благовидным предлогом? Может, она в курсе моего похищения? Говорил же мне Миша – не ходи, а я не послушалась».
Мысли, одна черней другой одолевали моё сдавленное страхом сердце, пока конь отбивал мне печень рукояткой седла.
Мои крики утонули в ширине улицы, на которой в наше время разбит парк и построен Дворец культуры, а конь меня нес по высокой траве. Я пыталась добиться от всадника, что ему от меня надо, но он или не говорил по-русски, в чем я сомневалась, или ему приказали не разговаривать со мной, пока не прибудем на место.
Внятную человеческую речь я услышала только в соседнем селе Нины, когда мимо нас проходили две женщины с коромыслами на плечах:
- Гляди, никак цыган себе невесту украл? Бедняк, мабудь, грошей на выкуп не собрал…
- Я племянница купца Лыжина, сообщите ему-у-у, - прокричала я, повернув набок голову, но совершенно не была уверена, что они расслышали и поняли меня.
Мы поскакали дальше.
«Вот как пришлось покататься на лошади», - с досадой подумала я. – «Позвоночник благодаря маминому наказу сберегла, но вся в синяках все-таки буду».
Всаднику, видимо, были безразличны мои синяки, он внимания не обращал на мои стоны и крики. В конце концов, боль в боку достигла такой степени, что я потеряла сознание и не увидела дальнейшей дороги.
Где остановился конь, что это за село, как мы сюда ехали, не знаю, но очнулась я, чуть не задохнувшись от запаха пыли, на жесткой лежанке в крохотной комнатке с низеньким потолком и маленькими запыленными окошками. Всадник исчез, я была одна.
За окошком было уже темно. Держась за больной бок, я попыталась выйти наружу. Дверь оказалась закрытой, что для меня не стало неожиданным.
Я осмотрела комнату и ничего тяжелее единственной деревянной, грубо сколоченной табуретки, не было. С её помощью я смогла только разбить стекло, не повредив деревянные перекладины на нем. Дышать стало легче, но и только.
Сознание переклинивала одна-единственная мысль: «Что им от меня надо?»
Пришлось опять вспомнить Александра Марцинкевича и тихонечко пропеть, будто это был заговор и один раз он мне уже помог:
« Убегу, убегу, я сбегу,
Где леса, где поля,
Где моя семья…»
Но усталость брала свое. Боль в боку мешала, но я сняла туфли и прилегла, мгновенно забывшись каким-то быстрым, суетливым полусном.
- Барышня, а, барышня!
При свете луны, которая едва доставала до низеньких окошек, и очень слабо освещала комнатенку, я видела, что дверь была по-прежнему заперта, а девичий голос звучал так близко от меня, что я не сразу поняла, что это обращаются ко мне самой.