Страница 2 из 174
- Конечно, не чай, где нам чай-то взять? Что мы, купцы или помещики какие? Мы все из цыган, и знаем, что это полезная для здоровья смородина – листья и ягоды - да веточки тёрна. Пей, голуба, не гордись, будешь здоровой да красивой, а что еще девушке надо?
- А можно, я помою чайник и чашку?
- Ладно, сходи, вымой в речке, раз тебе неймется.
- В какой речке? – не поняла я.
- Не притворяйся, девушка, что речку ты и не заметила, когда мы постель с тобой выносили.
- Да, не притворяюсь я, - искренне уверила я. – Просто не поверила, что вы в речке посуду моете? А на чай воду вы тоже в речке берете? Она же грязная, да еще и желтая какая-то!
- Желтая она, потому что глинистая. В ней наш барон цыганский за месяц вылечил свою поясницу. Купался и высыхал на песочке под солнышком. Глина вещь хорошая. Сразу и почистит, и помоет твою посуду. А варить будем галушки на весь табор из чистой воды, артезианской. Надо будет парням речку перейти под вечер, они принесут воды, женщины за день денег заработают, мужчины барана зарежут, и будем всем табором ужинать.
«А что, не жизнь, а малина», - поверила я, и отправилась к реке мыть посуду.
- Смотри, не вздумай тикать, тебя поймают и запрут, тогда будешь знать, - предупредила меня вдогонку цыганка, и, хоть я и половины слов на ее сленге не поняла, предупреждение мне показалось все-таки грозным из-за непонятности, в том числе.
Когда я подошла к реке, я поняла, что все вокруг знакомо до боли, но вспомнить, что это за место, я не могу, как ни силюсь. Так, может, все-таки, с памятью моей что-то случилось? Надо постараться вспомнить, что было вчера. Вчера-вчера..., вчера. Нет, не могу. Пока не поем, голова варить не будет, это ясно.
Но память памятью, а не думать о побеге, как о главной для меня проблеме, я не могла.
«Если речку вброд переходят, то и я тоже смогу»,- думала я. - Если не удастся к домам подобраться, то надо место брода подсмотреть».
И в подтверждение своей убежденности в скором освобождении из плена я громко пропела куплет из песни Александра Марцинкевича:
« Убегу, убегу, я сбегу,
Где леса, где поля,
Где моя семья…»
Пока я мыла и терла прибрежным песком ту горстку посуды, что мне доверила цыганка, пару раз подумывала, а не решиться ли на побег прямо сейчас, вплавь? Вода была теплой и ласковой, но я плавать не очень-то умела, а тут течение быстрое, на повороте реки вода закручивалась, то тут, то там в водовороты, места этих водоворотов непрерывно менялись, и, как я ни всматривалась, в каждый следующий момент нельзя было увидеть с моего берега до противоположного хотя бы одну сплошную узенькую дорожку речной воды, свободную от водоворотов.
Но не успела я окончить работу и распрямить спину, поднявшись, как увидела плывущую в реке дохлую свинью. Вид трупа животного, крутившегося в водоворотах, вызвал во мне такую тошнотворную брезгливость и чувство омерзения, что я во весь голос заорала, и, прижимая к себе вымытую посуду, выбежала на песчаный взгорок.
Внизу гурьбой стояла толпа цыганчат, преграждая мне с криками и улюлюканьем путь в табор.
Немного же времени успело пройти, как эти же дети сидели кружочками под кибитками и под присмотром старых цыганок тихо играли, что-то выстраивая из песка. А теперь, взбудораженные, со сверкающими бешенством глазенками, вооружившись палками, размахивали угрожающе ими и орали что-то злое на цыганском языке.
Я попыталась их перекричать.
- Вы чего это? Что вам надо? Успокойтесь! Что я вам сделала?
Они, наверное, не знали русского языка, не поняли ничего, что я им прокричала, и продолжали орать благим матом, шаг за шагом наступая на меня.
С головы до ног меня охватил панический ужас!
Попытавшись отступить назад к речке, я дошла почти до воды, цыганчата – за мной. О том, чтобы войти в воду и поплыть, и мысли в голове не возникало – боялась утонуть. На речку даже взглянуть не решалась, вдруг там еще какая-нибудь дохлятина плывет, до воды дотронуться брезговала. Да к тому же посуду выпустить из рук боялась, она была чужая, надо было обязательно вернуть.
Осознав, что положение мое безвыходное, силы неравные, я начала кричать во все горло:
- А-а-а-а! По-мо-ги-те!!! А-а-а-а-а!
Так точно я, бывало, кричала, когда, напрочь позабыв, что на привычной для меня дороге из моего дома в центр города в бизнес-центре прижилась приблудная собачонка и нападает на прохожих. Собачонка жила там под складом, рожала щенят, сердобольные работники ее подкармливали, она считала, что поступила к ним на работу, и, повинуясь инстинкту, облаивала всех, проходящих мимо, в том числе, таких, как я, кто забыл прихватить с собой для нее угощение. Все наши соседи помнили о ней, брали с собой еду, а я, как назло, забывала. Помнила о своих заморочках, а о том, что теперь в бизнес-центре есть злющий сторож, забывала. Мне ни в коем случае не было жалко для собаки еды, я просто такая бестолковая и опыт меня ничему не учит. Вспоминала о собачонке я только, когда она с яростным лаем кидалась к моим ногам, будто вертящаяся по асфальту граната, и с громким лаем лязгала зубами, стараясь непременно меня ухватить за лодыжку.