Страница 22 из 28
Когда на Стенке Алика стояла рядом с Осикой и наблюдала за малышом, который сам ещё не умел как следует ходить, но упорно держался за свою коляску и старался катить её самостоятельно, мысли Алики были далеко. Алика вспоминала новости. Их передавали по центральному каналу перед тем, как она позвонила Осике. Собственно, она позвонила Осике, потому что прослушала эти самые новости. И сейчас малыш вернул её туда, откуда она хотела убежать, спрятаться.
А рассказывали о бытовой ссоре с трагическим исходом. Муж с женой поссорились, пьяный муж ударил жену, она побежала к соседям за помощью. Пока мать бегала, папашка избил сыновей. Старшему было два года, младшему – два месяца. Младший скончался от черепно-мозговой травмы.
А неделей раньше в мировых новостях рассказывали об одной семье из Содружества. Они усыновили полуторагодовалых близняшек: мальчика и девочку. Через полгода мальчик попал в больницу и там умер. Врачи были в ужасе – на теле ребёнка следы жестоких побоев, а его головной мозг напоминал пропитанную кровью губку. Приёмные родители говорили в своё оправдание, что у мальчика дурная наследственность.
Алику родители не били. Но когда она смотрела по телевизору, как издеваются над маленькими детьми, она ненавидела всех взрослых. Она задыхалась дома и бежала подальше, куда глаза глядят. Вот и в тот день, ролик ещё не закончился, как Алика уже набрала номер Осики и нарочито легкомысленно сказала:
– Пошли на Стенку?
– Я к тесту готовлюсь, – ответила Осика, и Алика испугалась, что подруга не согласится и Алика останется одна со своей болью. И она сказала со всей убедительностью:
– Так бери с собой тетрадки, вместе позанимаемся.
Осика согласилась и Алика поспешила из дома.
Встретились девушки у лестницы, наверх поднялись вместе. Алика, спрятанная за маской безбашенного подростка, отпускала шуточки и колкости. А Осика, по своему обыкновению, первым делом подошла к перилам и молча уставилась вдаль. Но Алике сейчас не нужна была тишина.
Девушка посмотрела вниз. Там малыш, вцепившись в свою коляску, переставлял заплетающиеся ножки, коляска потихоньку катилась. Мама пыталась придерживать коляску, направить её, но ребятёнок следил за этим, и требовательным: «Ы!» заставлял маму отпустить ручку. Он шагал сам! И сам катил свою коляску! И был счастлив. Но мама снова и снова бралась за ручку коляски, и каждый раз раздавалось: «Ы!», временами переходящее в: «Ы-ы-ы!», и в такие моменты к горлу Алики подкатывал ком. Нет, она не слышала ребятёнка. Но его протест явственно звучал в её голове.
После одного, особо яркого «Ы-ы-ы!» Алика сказала:
– Ты заметила, как различаются местные новости и мировые?
– Нет, а что там не так? – Осика отвлеклась от созерцания дали, чего Алике и нужно было.
– А ты вот понаблюдай. В местных, городских новостях то новый магазин открыли, то праздник на предприятии, то соревнования в школе. А в мировых новостях то кого-то застрелили, то экологическая катастрофа, то теракт, то ещё какие смертоубийства.
Алика видела, как сознание Осики будто раздваивается: одна часть всё ещё стремится за горизонт в дальние дали, а другая пытается быть вежливой с ней, с Аликой. Но на что ей сдалась эта вежливость, когда хочется кричать, бить, разрушать. Когда от ненависти и страха трудно дышать?
Алика что-то ещё говорила, и Осика отвечала ей, но это не имело смысла, потому что было неправдой. Не той правдой, которую на самом деле хотелось сказать, но которая никогда не будет произнесена вслух. Потому что всё, о чём они говорили, не имело никакого отношения к малышу, толкающему впереди себя коляску, и пытающегося отвоевать у мамы своё право на жизнь.
О, эта материнская любовь! Самое страшное на свете. Ни один человек в мире не защищён от всеобъемлющей, всепроникающей, всеподавляющей материнской любви. Любви, которая не позволяет ребёнку самому катить коляску, самому выбирать увлечения, работу, самому выбирать друзей, спутника жизни. Любовь, напрочь лишающая самостоятельности. Каждая попытка совершить поступок сталкивается с заботой, опёкой, поддержкой, помощью… И вот уже инфантильный сорокалетний мужчина живёт с мамой, которая безгранично восторгается своим талантливым сынком, кровиночкой и надух не переносит присутствия рядом посторонней женщины, потому как ни одна «вертихвостка» не достойна её обожаемого отпрыска. Или стареющая дочь ненавидит свою больную, вечно страдающую мать, которая дочери только добра желает и рьяно защищает её от «этих козлов».
Алика несла какую-то муть про мировое правительство и вселенский заговор и чувствовала, что вот-вот прорвётся всё то, что она сдерживает. И возможно, оно прорвалось бы, если б к ним не подошёл Санниабай. Он своими словами словно сделал маленький надрез, и позволил излиться Аликиной желчи на Моникин фанфик про незабвенных Тимобая и Томобая, солистов группы «Отель Такокомск».
А потом была туча и в ней детские души, ушедшие в мир иной…
Алика и сама подумывала иногда уйти. Иногда даже примеривала на себя роль покойницы. Она ложилась на кровать, вытягивалась, скрестив руки на груди, и сдерживала дыхание. Она предпочитала одежду чёрных тонов. Её лицо украшал пирсинг, а запястья – белые полоски шрамов. Но иногда чёрный наряд сменялся на короткую, в клеточку, плиссированную юбку, белую блузку с галстучком и белые гольфы – а ля анимэ.
Носила Алика и другую одежду, но в такие дни она была незаметной, обычной… И тогда старушка-соседка Ари Уринака повторяла, что наконец-то Алика стала похожа на хорошенькую девушку. В анимешные периоды Ари Уринака принималась увещевать, говорить о скромности, которая должна быть свойственна всем жителям Такокомска, и юным девушкам в первую очередь. А в чёрные дни шептала вслед Алике: «Чтоб тебя аэйсы забрали, холера!».