Страница 80 из 138
- Сон? - удивленно протянул его преосвященство,- но разве можно безоговорочно верить снам?
- Таким можно,- мрачно уверил его дон Мигель,- я видел очень странное место, но почему-то узнал его...
- Место? Какое место?
Собеседник измученно потер виски, и епископ с жалостью заметил, как осунулся и даже постарел за прошедшую ночь всегда бравый и подтянутый граф.
- Когда я учился на теологическом факультете Барселонского университета, мне попались в руки древнейшие манускрипты св. Сципциона Антиохийского - пустынника, жившего где-то в 3 веке. На мое счастье он изъяснялся на латыни. Так вот, святой описывал те искушения, которым подвергал его нечистый, пытаясь отвратить от молитвы и покаяния. И самое сильное впечатление на св. Сципциона Антиохийского произвел некий костер человеческих страстей, который горит где-то далеко на краю земли, и не погаснет до тех пор, пока люди способны грешить!
- Обычные уловки сатаны,- нахмурился, перекрестившись, епископ,- но почему вы рассказываете мне об этом, сын мой? Это каким-то образом касается вашей жены?
- Я видел Стефанию, кружащейся вокруг удивительного пламени, и сразу же узнал его! Именно так описывал этот огонь святой - искушающий, буйный, живой!
Его преосвященство с уважением относился к пустынничеству, но к своему стыду он никогда и ничего не слышал о Сципционе Антиохийском, и в глубине души усомнился в его видениях. Не то чтобы он заподозрил св. отшельника во лжи! Нет, конечно, нет! Но мало ли что привидится человеку, питающемуся только сухой травой и каплями воды, да ещё в ночной пустыне среди опасностей и одиночества? Но делиться сомнениями с доном Мигелем мудрый Братичелли не стал, и, живо прочитав очистительную молитву, благословил пасторским перстнем почтительно согнувшего голову несчастного графа.
- Спешите, сын мой, спешите! Спасение даже одной христианской души стоит всего мира беспутных принцев и интриганов-королей!
Но, не смотря на благословение, де ла Верда не поспешил немедля на помощь супруге. Прежде всего, дело, а только потом уже - семья!
Карл Бургундский в этот пасмурный день выехал на охоту - первый морозец сковал землю, и в воздухе вкусно пахло инеем, свежестью и чистотой. Обрадованная возможностью всласть побегать и полаять свора собак очертя голову носилась среди деревьев бело-рыжей гавкающей лавиной, путаясь под ногами коней и беззлобно ругающихся всадников. Трубили рога, кричали испуганные вороны, развевались разноцветные вуали дам...
Короче, охота Великого герцога Запада была в самом разгаре.
Где-то вдали в гуще терновника мелькнула рыжей искрой лисица и вся герцогская свита стремглав кинулась за ней, радуясь простору и движению и не обращая внимания на призывы егерей подождать более крупного зверя.
Но осторожно пробирающийся по опавшей листве на своем скакуне граф охотился совершенно на другую добычу. Ему нужен был, скачущий во главе этого оголтелого воинства крупный краснолицый мужчина, прозванный Смелым.
Будучи сам потомком королей дон Мигель относился к высшей сеньоральной власти, как к Божьему предопределению, и был далек от критики монархии в целом. Но ведь иногда Господь посылает и испытание подданным, взваливая на их плечи совершенно непригодных правителей. Достаточно, только вспомнить такие прозвища королей, как Злой, Простоватый, Сварливый, Безумный - все они говорят сами за себя. Иногда придворные льстецы, правда, оказываются проворнее язвительных языков подданных и тогда рождаются всякие Бесстрашные, Мудрые, Красивые!
Так случилось и с Карлом Смелым! Де ла Верда прозвал бы его, скорее, Упрямым, Свирепым, Несговорчивым, Оголтелым... достаточно вспомнить несчастный Льеж! Впрочем, носил же его отнюдь не самый гуманный отец прозвище - Доброго только за то, что пускал по поводу и без, слезы умиления!
Дон Мигель охотно признавал за Карлом и несомненные достоинства - ум, щедрость, благородство, неистовую любовь к войне, но, увы, времена короля Артура уже давно канули в лету! Сегодня от политика требовались другие умения, те самые, которых было в достатке у его противника Людовика XI - хитрость, изворотливость, умение просчитывать свои действия на три хода вперед. А в Карле было слишком много показного, претенциозного - вот и сейчас тот был в шитом золотом и жемчугом сюркоте, в бархатном с златотканой подкладкой упленде, на шляпероне красовался аграф с крупными рубинами. Зачем так наряжаться, собираясь на кабана, дон Мигель решительно отказывался понимать. Ладно бы, Карл Смелый был таким же известным женолюбом как его отец, тогда так сяк, но можно было объяснить этот неуместный блеск, увы! Дон Мигель в отличие от епископа добродушием никогда не славился, к людям относился с подозрительной настороженностью, и, как правило, очень редко ошибался, предполагая самое худшее.
Так вот! Тенденцию бесконечно торчать в своей капелле, слушая пение юных мальчиков и предпочитать общество рыцарей дамскому, а так же подозрительную верность женам, при наличии всего одной дочери, де ла Верда пояснял себе весьма просто. На его взгляд, герцог был тайно снедаем порочными влечениями к представителям своего пола, хотя тщательно ото всех это скрывал. Честь ему, конечно, и хвала, что он так искусно боролся со своими пороками, но сочувствия у дона Мигеля бургундец не вызывал.
Граф относился к мужеложцам со спокойным и ледяным презрением, ставя их на одну доску с евреями и маврами. Но что поделаешь, если для пользы дела нужно было общаться даже с вызывающими столь неприятные эмоции людьми! И дона Мигеля мало волновало, что он, возможно, ошибается. Лучше думать о человеке хуже, а потом с радостью понять, что был неправ, чем горько разочароваться в последствие.