Химеры. Часть вторая.

«Ни слова не сказал белый рыцарь, только вышел вон и отправился к синеволосому. Сердце его разрывалось, а чудо морское сидело у окна и смотрело на белых чаек.

Знаю, зачем ты пришел, сказал юноша с синими волосами. Не стоит тебе выбирать между нами. Знал я, что не заменят воды сладкие горечи вод моего рождения.

И поднялся он, и взошел на высокую башню, и спрыгнул с нее на вниз, туда где вода кипит меж камней.

Белый же рыцарь вернулся к своему принцу и спросил, доволен ли ты теперь?

И принц ответил ему – да».

Энери захлопнул книгу – теперь уже окончательно. Положил ее на стол.

- Если ты не умер, - сказал он Халетине, - то чего же расписываешь тут великую трагедию? Если ты выплыл, чудо морское. Ну спрыгнул – и спрыгнул, высоко, конечно, было, но ты же выплыл. Выплыл же! Тебе, отродью фоларийскому, это раз плюнуть, так зачем же ты позоришь меня в веках, паршивец? Альбу тут жертвой изобразил. Хороша жертва!

Энери снова принялся мерять шагами комнату.

В тот раз он выбежал на башню, когда уже все кончилось. На площадке топтались макабринские стражники, а Сакрэ стоял между зубцов и смотрел вниз. Энери испуганно схватил его за руку и оттащил, но взгляд таки успел провалиться в головокружительную пропасть, на дне которой исчерна-зеленая вода, вся в мыле, как бешеная лошадь, бросалась грудью на скалы.

- Я обещал ему защиту, - Альба глядел мимо остановившимся взором. – Я клялся защитить его.

Энери  встревоженным голосом спрашивал, что случилось, сочувствовал, горестно прижимал пальцы к губам, по слову, по полслова вытягивал из Альбы халетинову тайну, которая тайной уже не была. Сжимал ему плечо, говорил, что он не виноват, что никто не виноват, что такая судьба у бедняги, упокой Господи его душу… много всего говорил.

Альба молчал и смотрел мимо.

Потом началась война, и Энери забыл про лестанского мальчишку. Начисто забыл. Если бы не эта книга – не вспомнил бы никогда.

Халетина, конечно, упоенно жалел себя, сочиняя эту сказку, какой он прекрасный, бедненький и весь преданный. И какой завистливый, самовлюбленный, жестокий принц. Это, конечно, ложь и очернение, но…

Разве Энери предал Халетину? Он ничего Халетине не обещал, и Альбе ничего не обещал, разве он виноват, что эти двое не смогли сохранить свою тайну?

Он остановился, глотнул из горлышка маслянисто-жгучей альсатры и прикрыл глаза, чувствуя, как печет в груди.

Не передергивай, Звезда, сказал он сам себе. И рыцарская честь, и обычная людская честность велят вернуть утерянный кошелек его владельцу, а утерянный секрет оставить при себе, как свой собственный.

Дело не в Халетине, а в тебе, Звезда.

Дрянной поступок – это дрянной поступок, как бы ты себе его не объяснял и чем бы не оправдывал. Горазд молодежь воспитывать, а сам-то!

Окно было закрыто плотными гобеленовыми портьерами. Цветы и птицы. Гобелен выткан по старинным рисункам. Как нарочно. Энери поморщился – такие же гобелены были… или похожие… а, впрочем, какая разница.

Летта.

Отец.

Теперь вот Халетина.

Сколько еще стыдного и недостойного ты не помнишь, Принц-Звезда? Сколько всего висит на твоей совести?

Что еще тебя держит тут,  пригвоздив к Серединному миру ножом из черного стекла?

Анарен шагнул к окну, рывком отдернул портьеру – но за нею оказалась не осенняя ночь, полная дождя и ветра, а доски сомкнутых ставен, темные и глухие, как крышка гроба.

                              *   *   *

- Хорошая была идея отправляться на ночь глядя.

- Днем не видно огней.

Амарела горестно вздохнула. Им пришлось переправляться вплавь через реку, и, хотя одежду увязали в тючок, она все равно подмокла. Далекий огонь то терялся меж ветвей, то снова проглядывал яркой искрой. Совершенно стемнело, она шла практически наощупь. Сэнни же видел в темноте, как...как кот. Постепенно лес расступился и они вышли на опушку. Перед ними шумело травами поле, над которым изгибались пласты тумана. Огонь, казалось, приблизился. Амарела вгляделась в благоухающую полевыми травами ночь, нерешительно погладила рукой ствол березы, смутно белевший в темноте.

- Чего ждешь, идем.

- Но это костер и там наверное кто-то сидит. Вполне возможно, они нам не обрадуются.

Сырое платье заставляло зябко вздрагивать и туман, колыхаясь, плыл вокруг них обволакивая мутной пеленой почти по пояс.

- Идем, - повторил Сэнни. Не дожидаясь ответа, шагнул в шелестящий мрак. Амарела вздохнула и последовала за ним, стараясь не терять из виду серебряное пятно его волос, единственное, что не скрадывала ночная тьма.

У костра никого не было. Аккуратно сложенный шалашик из поленьев горел ярко и споро, освещая все вокруг теплым оранжевым светом и разгоняя туман. Припорошенные пеплом угли дышали алым.

- Видишь?  - Сэнни повернул к рейне точеное лицо. Голос его в напитанном влагой воздухе звучал странно, приглушенно. Рейна протянула руки к огню, согреваясь.

- Давай хотя бы одежду просушим.

-Только недолго. Летние ночи коротки, а мне не хотелось бы блуждать здесь вечно.

Костер потрескивал, в поле тоскливо прокричала какая-то птица. Попискивали на пределе слышимости летучие мыши, иногда стремительно проносясь через освещенное пространство. Амарела грела руки. Всматривалась.

На пределе видимости зажглась новая искра - словно алый глазок.

- Гляди.

- Да, пожалуй. Нам туда.