Страница 3 из 141
- Летят двенадцать голубок, - сказала дролери-душа с черной стены. - Тринадцатая - отдельно.
Негромкий, почти лишенный выражения голос ее растекся по сцене и по залу, и у Рамиро встали дыбом волоски на загривке.
- Ветер суров и гулок, крылья его бесцельны.
Ветер легок и колок, перья его острее
Чем драгоценный осколок у птицы на сизой шее.
Пауза.
На черной стене один за другим начали зажигаться желтые квадраты.
- По небу по голубому, по самому его краю
Двенадцать голубок к дому...
Еще пауза. Зажглось последнее окно, Аланта-Летта робко двинулась к ним.
-...тринадцатая - не знаю.
Поднялась тонкая рука, "тук-тук-тук" - попросил за Летту барабан из оркестровой ямы. В ответ ему визгливо залаяла собака. Летта отпрянула, отбежала, потом подошла к другому окну: "тук-тук-тук?" "Р-р-гав-гав-гав!" - взлаял другой пес, тоном ниже. Следующее окно - еще один пес залился лаем. Следующее окно... стук сделался непрерывным, переплелся со стуком невидимых каблуков, ускорился, загрохотал, засбоил как сердце, его догоняла, накрывала, гнала вперед волна собачьего лая.
Летта заметалась между домами, придерживая ладонями тяжело колыхающуюся шаль, у каждой стены ее встречал взрыв грохота и воя.
Раздвинув складки сукна, из подиумов, как из лопнувших коробов посыпались фигуры в пестром. Яркие лохмотья, цветастые рубахи, козьи и медвежьи маски, ленты, бубны, бубенцы. Слева направо, справа налево, сходясь и расходясь понеслись вереницы танцующих. Визжали виолы, рычали басы в оркестре, два десятка каблуков выбивали из досок громовый гул. Неловкую фигурку Летты швыряло как лодку на перекатах, пока она не исчезла в пестрой пене йольского хоровода.
Вскрик - короткий, жалобный, сейчас же потонувший в топоте и звоне гитерн.
Королевский балет еще минут пять колотил каблуками в доски, размахивал масками, вил кольца и спирали, плел подвижные сети, распадался и сходился в мельтешне летящего снега. Неистовую музыку прорывали женские вскрики, стоны, неразборчивые мольбы. Дролери на стене ломало, словно деревце на ветру.
Вдруг вопль ее рывком поднялся и разросся колоссальной звуковой волной, начисто сметая и музыку, и грохот каблуков. Рамиро выронил партитуру, зажал руками уши, но это не помогло - крик сверлом вонзился внутрь черепа, и в глазах замерцали черточки и точки, как на крутящейся вхолостую пленке по окончании фильма.
Оглушенный, Рамиро некоторое время не мог понять, вопит ли еще сумасшедшая дролери, или уже перестала, уши у него заложило, как в самолете, но зрение постепенно прояснилось. Он увидел пустую сцену и скорчившуюся на голом полу фигурку, закутанную в серый плащ.
- Все гуще снег. - сказала со стены душа-дролери. Она выпрямилась и стояла спокойно, низко опустив голову. - Так звуки коротки.
После шокирующего вопля в голове у Рамиро еще звенело, но тихий голос заставлял напрягать слух.
- Так страшно, что уже не обернуться,
Ни голосом, ни взглядом не коснуться
Ни сердца, ни протянутой руки.
Дролери подняла голову, лицо пряталось в тени покрывала, но стали видны бледные, сложенные одна к другой ладони.
"Так-так, так-так" - сквозь шум в ушах стучал метроном. Ему вторили едва различимые звуки, словно кто-то гладил пальцем стеклянные колокольчики.
Запаздывая на пару секунд, поднялась на колени и подняла закутанную голову Летта. Чуть покачиваясь, она прижимала к груди сверток из тяжелой шали.
- Все громче сердца стук. И поперек
Косая тень ложится на порог,
И манит, умаляясь, за собой.
Душа медленно прошла по подиуму влево, вместе с ней медленно, как замерзающая вода, текла музыка. Спустилась по пологому склону на авансцену, приблизилась к Летте.
- Вовне земель лежит тропа пустая.
Весь снег уже, наверное, растает,
Когда я не вернусь к тебе домой.
Летта подняла сверток на вытянутых руках, душа приняла его, прижала бережно к груди, а принцесса склонилась в прежнюю позу. Покачивая сверток, душа ушла направо, за кулисы.
Тянулась, истаивая, долгая последняя нота, тянулись мгновения, ничего не происходило. Только леденел и терял фокус направленный свет прожекторов, пока не выцвели радуги часослова, пока черный кабинет сцены не сделался седым, сизо-серым, вымороженным насмерть.
Тогда беззвучно опустился занавес, черный, как ночь.
Еще некоторое время было тихо, потом в осветительской ложе зажегся дежурный свет. Рамиро подобрал бумажки, вылез из середины ряда и подошел к режиссерскому столику.
- Лара, - сказал он. - Это очень сильно, но это запретят.
Она улыбнулась, глядя на занавес, по которому пробегала рябь - за черным сукном кто-то двигался, ходил туда-сюда. Сквозь щель над полом было видно, что коробка сцены внутри освещена.
- Нет, - сказала Лара. - Не запретят. Пара карет скорой помощи, служащие перед антрактом раздадут пузырьки с нашатырем. Шок, конечно, будет. Но не запретят.
С боковой лесенки, мимо оркестровой ямы, спустилась певшая за душу Летты дролери - Рамиро, наконец, рассмотрел ее. Коротко стриженные черные волосы, огромные черные глаза на треугольном личике, ничем не подчеркнутый бледный рот. Подмышкой она небрежно зажала свернутую шаль. Рамиро вспомнил, что видел ее во дворце, в компании Эстеве. Шерла ее имя, кажется.
- Дурацкая эта затея с платком, - сходу залепила она, даже не поздоровавшись.
- С каким платком?
- Вот с этим, - Шерла встряхнула сверток, и он развернулся в большую шаль. - Ерунда какая-то. Живота нет, ребенка нет, вместо них - тряпка... Я не понимаю, почему тряпка, зачем тряпка? Глупо это. Кто придет смотреть - смеяться будут, - ее острые, пробитые жемчужинами, ушки гневно прижались.