Страница 6 из 45
Начать с нуля. Чистый лист так много обещает Фредерик Бегбедер Любовь живёт три года
Тишина... До своего рождения все существа очень долго томятся в тишине, как и миры до тех пор, пока не приходит их время и не пробьёт заветный час. Трофора тоже когда-то была соткана из Тишины, слово полотно, изображавшее самую мирную и сладкую картину: улыбающихся людей с пылающими добротой и праведным огнём сердцами, прелестных животных, мирно существовавших в своих блаженных лесах, восхитительные растения, обвевающие ветви и корни могучих деревьев в зелёных лесах. Все миры начинаются так. Но проходят дни, года, декады, века и миллениумы, прежде, чем мир начинает жить так, как положено. По нерушимым Законам. Цветущая Трофора вскоре, по меркам вселенной, после своего зарождения была поражена Хаосом. Он проник в сердца людей, и сделал их жестокими и алчными, пробрался в лесные чащи и сделал зверей свирепыми, проник в само солнце, заставив растения вместе с его светом принять и себя самого, и те увяли. А те, которые не увяли, стали ядовитыми и вместо прежнего нежного запаха несли только смерть. И Тишина пала. Нити треснули, рассыпаясь на прах. Из праха родилась дева. Прекрасное существо с волосами цвета золота и с кожей цвета серебра. Унаследовав могущество и величие некогда властвовавшей над миром Тишины, превозмогая её, она осветила путь заблудшим и встала против воцарившегося Хаоса. К моменту её рождения он уже достаточно долго властвовал над беззащитным миром, творил сущее зло и заставлял тех, кто населял его, вторить ему. В мир пришло богатство, великое множество существ из иных миров, разумные и неразумные, они заполонили Трофору. Но обретённое богатство не пошло ей на пользу. Люди, бывшие в мире прежде, теперь были вытеснены далеко от привычных мест, а их жилища наполнили другие, те, кто пришёл извне. Мир изменился. Вместе с Хаосом в нём появилась сила, и лишь те, кого разрушитель принёс с собой, знали, как этой силой владеть. Люди же, страдавшие от этой силы, боялись её и, дрожа, называли её магией. Дева воодушевила людей. Она искренне полюбила их, пожалела и решила подарить им всю себя, свою силу и своё могущество. Она спустилась на землю и указала им путь, помогла обуздать силу Хаоса и научила направлять её, владеть ей. Она принесла людям знания, за что те нарекли деву Истиной.
Время шло и люди крепчали, а Хаос и его многочисленные последователи, узрев могущество Истины и возжелав исцеления перешли на сторону богини. Разрушитель, покоритель миров, ощутив, что власть его становится всё слабее, вызвал на бой Златовласую деву, чтобы раз и навсегда решить, кто из них останется единым над всеми теми, кто живёт в Трофоре. Схватка шла, и сотрясались небеса, звенел воздух, не в силах сдерживать натиск двух, что сражались насмерть за судьбу мира. И если бы кто-то сейчас помнил, что случилось тогда, если бы те, кто был тогда свидетелем чудовищной схватки, дожил до наших дней, то он непременно сказал бы, что не нужна была Трофоре такая битва, и что она лишь потрепала её, нарушила строение мира. Целый материк, огромный остров исчез тогда с лица её. Он раскололся надвое, и часть одна его воспарила в воздух, а вторая под воду погрузилась и канула в морской пучине. И закончилась битва, и победила в ней величавая дева с волосами цвета золота и кожей цвета серебра. Но не пал Хаос так, как подобает пасть в бою проигравшему. Отравил он земли, принадлежавшие Истине по праву и породил в них семена свои, бывшие когда-то частями его собственного тела. И скверные семена из членов его проросли, и дали они плоды свои. Яд проникал глубоко в землю, в моря и океаны, в бескрайние леса и пустыни, и всё черпал силы для Хаоса, чтобы восстал он вновь и бросил вызов Златовласой деве. Дабы снова свершилось побоище, куда пуще и жёстче прежнего. Но этого не случилось. Великая дева, Истиной наречённая, дала людям и тем другим, кто тоже встал на её стороны, новые знания. И ковали они руками её, плели, слушая её голос, ткали и рубили, чтобы сделать великое, благословенное волей богини и сотворённое руками смертного оружие. И их было много. Словно капля живительного сока стали они для Трофоры, ибо, в руках смертных стали они гибельными для Хаоса и семян его, глубоко в землю въевшихся. Вооружившись ими, смертные, те, кто был сильнее и храбрее всех, бросились вглубь ставших глубокими пещерами зловещих ростков, но не очистили их от скверны, а лишь остановили её. И тогда сложили они свои творения там, в глубине, и оставили их, дабы Хаос долго ещё не смог набраться сил. Но, войдя внутри героями, никто не выходил обратно с видом победителей, и лишь скорбно повесили головы великие мастера и воины, ибо поняли, что было не так совершенно оружие, выкованное ими, не так хороши были доспехи и плащи, сотканные из лучших нитей лучшими мастерами, не так сильны были чары, на них наложенные. Тогда дева снова спустилась к ним. Теперь её бесконечная любовь пала на всех, даже тех, кто во всю противился ей, и тех она любила. «Не ваша вина в том, что зло, яд этого мира, ещё не пало, - сказала она, - Не вы сами или творения ваши были несовершенны. Просто час его ещё не пробил. Тишина ещё жива, и время, звенящее в нитях её, говорит, что ещё рано. Спите спокойно, ибо придёт век и Хаос падёт от рук ваших внуков или правнуков или правнуков ваших правнуков. Время придёт.»
По сей день слова эти выбиты на каменных плитах в священных храмах, но пустеют храмы, ибо идёт время, а мир всё глубже погружается в непроглядные пучины Хаоса. А Тишина... Тишина всё молчит...
***
Я не раз успел отведать на собственной шкуре сжимающий сердце, прошибающий до дрожи в коленках и других подвижных и неподвижных частях тела страх. Мне приходилось видеть такое, хуже и страшнее чего, казалось, придумать нереально. Оказывается, реально. Стоя в незнакомой комнате с каменными стенами бледно-песчаного цвета, покрытыми коврами, изображающими витиеватые узоры и картины, на полу, таком же, как и стены, так же покрытом коврами, притом не менее разнообразными, я всё сильнее понимал одно: я ошибался. Вполне реально придумать ситуации в разы хуже и ужаснее тех, в которых мне случалось побывать прежде. Помимо ковров небольшая комнатушка, чуть больше привычной мне палаты, была уставлена мебелью, которой теперь было в достатке, от чего комната казалась ещё меньше: деревянным столом с уложенными на нём аккуратной стопкой книгами, деревянным стулом с высокой глухой спинкой, большим просторным шкафом с деревянными ручками и высеченным по контуру дверей орнаментом, вешалкой, стоящей перед дверью на длинной ножке, внизу веером разделяющейся на четыре отдельных опоры и деревянной кроватью. Кроме того, что я вскочил с неё сразу же, как только открыл глаза, испуганно прижался к ковру на стене, изображавшему картину погони гепарда за быстроногой антилопой, о ней ничего примечательного сказать было нельзя. Всё это я успел осознать намного намного позже, чем отошёл от самой невероятной, самой пугающей во всей сложившейся неразберихе вещи — полупрозрачной рамочки перед моим собственным лицом, внутри которой на привычном мне английском языке красовалась весьма простая, очень даже доброжелательная и приветливая, но всё равно повергшая меня в праведный ужас, надпись: