Пустоцвет

Постскриптум

 

Посвящаю Константиновне.

А также посвящаю всем тем неугомонным Леди, которые все же вынудили свершиться кое-каким переменам в жизни семейства Пахомовых. Спасибо огромное, дорогие мои, за вашу любовь, теплоту и рвения – в отношении героев, и в отношении меня, вашего покорного автора!

 

***

В этом году очень теплая выдалась весна. На дворе еще только май, а уже все давно позабрасывали куртки – и щеголяют едва ли не в тоненьких футболках и шортах. Да что там! Многие на выходных уже мчат на море и вовсю там загорают (вода же Балтийских просторов, увы, по-прежнему неумолимо холодна).

 

Бреду по аллее – дурно так, голова на части раскалывается. Всё тело ломит… словно от простуды. Не прогулка – а песня. Да деваться некуда: долг собачника неумолим (и дернул меня черт еще и на собаку согласиться, будто кота было мало...)  Уже и не смотрю, где там щеголяет моя (временами странная) псина. Не лает, за другими не гоняется – и на том спасибо. Сегодня ей повезло… приструнивать, приучать к «светской», жеманной жизни не буду: лишь бы опять охотничьи инстинкты не включила и не нашла, не облачилась в «шикарнейший букет» ароматов парфюма какой-нибудь гадости.

 

Черти чем занята голова, а вернее, ничем серьезным забивать, занимать не только не хочется, но и... попросту, нет сил.

Повезло, что сегодня у Кости выходной – и малых взял на себя. Точно бы довели меня до сказу своими криками, визгом. Оно-то весело, когда они резвятся, но не в те минуты, когда тебе настолько «хорошо», что только пуля в лоб – единственное лекарство.

Еще шаги – и замираю у крыльца маленького, частного магазина. У лестницы узнаю бабульку (соседка, через подъезд живет от нас). Васильевна… Все ее знают в лицо, а вот имени – никто так и не удосужился спросить, али запомнить. Для всех – по отчеству: «Васильевна».

- Здравствуйте! – с искренним задором выпаливаю ей я.

Опрометчиво. Знаю, что опрометчиво, особенно с учетом этого моего состояния и настроения. Каждый чего ее и обходит стороной, потому что едва тронь, тут же начнет свой рассказ: про злую невестку, нерадивого сына, про больницу… в которой проработала на благо детей тридцать лет, про похвалу и квартиру, что ей дарено в награду… В общем, всё то, что как заезженная пластинка… крутится всегда и везде. Бесит. Почти всех бесит этот ее рассказ – а потому сторонятся, обходят, оббегают, словом лишним не отдернут старушку.

А я ведусь. Не знаю почему, но мне ее жаль.

Даже будучи при живых и здоровых детях, внуках, живя с ними в одной квартире – она им не нужна, пусть даже и… «странная», пусть даже и… «бесящая». Ждут ее смерти. И Васильевна не раз признавалась, что и она ее ждет, что устала от всего… что пора давно, да никак Бог не заберет.

И вот мне жалко. Мне… страшно. Лишь бы самим не докатиться до такой участи, где ты - не почетный родитель, а мерзкая обуза…

Окидываю взором невысокого роста пожилую женщину в теплом пальто. Не порицаю ее за странный выбор. Понимаю: каждый волен жить, как хочет. Творить, что захочет (не посягая на счастье других). И ошибаться так, как ошибается. Не говоря уже о том, что носить из одежды: даже в такую жару. Никогда не понимала хихиканье за ее спиной на этот счет. «Ополоумевшая» - констатировали почти все. «Потрепанная, растоптанная жизнью» - интерпретируя с себя, делаю выводы я.

Стоит, копошится старушка. Невольно присматриваюсь.

Нет у нее кошелька. Всегда носит свои деньги в помятом прозрачном пакетике. Достала, стоит,  мелочь пересчитывает. Сбивается, тихо бурчит-ругается себе под нос… и снова начинает ход-пляс дрожащих рук в попытках быть более собранней и толковее.

- Вам помочь? – не выдерживаю и ступаю шаг ближе, вплотную.

Только теперь и заметила меня. Резко перевела взгляд.

Но вместо привычной доброй, счастливой улыбки… ее уста исказились в испуге. Брови нахмурились. Долгие, жгучие мгновения сверлящего взора – отчего просто не выдержала я и нервически рассмеялась:

- Что-то не так? – странное волнение сковало мою душу. Тревожно улыбаюсь.

- Ты какая-то не такая сегодня.

- А какая? – еще шире моя беспокойная улыбка.

Странно, неожиданно… отчасти даже невероятно слышать «иные» речи от Васильевны.

- Ты, случаем, не беременна? – выпалила внезапно в меня пушечным ядром.

Окаменела я враз. Глаза округлились. Забыла, как дышать.

Будто гром в этот миг разорвал мои небеса, и безжалостная молния пронзила меня с головы до пят.

Скривилась я в болезненной гримасе – тщетные попытки удержать хотя бы видимую радость, задор на лице.