Страница 14 из 114
В штаб района долетел слух: к нам идет новый командир. Генерал! И не просто генерал, а тот самый, что контрударом по Алуште подарил войскам генерала Петрова столь необходимые им трое суток.
Генерал Дмитрий Иванович Аверкин, командир кавдивизии!
Мы готовимся к встрече, строим новую землянку - генеральскую. Наш Бортников Иван Максимович - командир района - хлопочет, дает советы, даже за лопату хватается, будто другого кого отстраняют от командования, а не его самого. Незаметненько слежу за ним, между хлопотами замечаю: а все же старик обижен.
Как-то перехватил мой пристальный взгляд, приподнял острые плечи:
- Конечно, генерал есть генерал, тут ничего не попишешь. Говорят, академию кончил, а что я? Ну, попартизанил в двадцатом, а потом - начальник районной милиции, вот и вся моя академия.
- Не прибедняйтесь, Иван Максимович. Дай бог каждому знать горы так, как знаете вы.
- Алексею Мокроусову вызвать бы меня, растолковать: мол, так и так, Ваня, генерал - это, брат, не шутка. Я же понятливый. Слушай, начштаба, а может, мне к бахчисарайцам податься? Как-никак свои.
- Мы, значит, своими не считаемся, Иван Максимович?
- Да я разве против, скажи на милость? Вот и ты можешь не сгодиться. У генерала цельный штаб дивизии. - Иван Максимович беспокоится о моей судьбе.
Я махнул рукой.
- Живы будем - не пропадем.
Неожиданно прибыл к нам уполномоченный Центрального штаба Трофименко. Ялтинец, знакомый мне человек - главный инженер Курортного управления. Он принес срочные приказы: первый - о назначении генерала Аверкина на должность командира Четвертого партизанского района Крыма, второй - о том, о чем надо было давно сказать со всей решительностью. Второй приказ в наше время известен историкам партизанского движения в Крыму как знаменитый мокроусовский приказ за номером восемь.
Чем же он знаменит?
Сейчас, спустя почти три десятилетия, вчитываюсь в его строки и ничего особенного в них не вижу.
А тогда строки как стрела в сердце. Мол, как же так! Фашист чувствует себя в нашем Крыму на положении чуть ли не полновластного хозяина, ездит по дорогам, как на свадьбу, да еще песенки поет. Где же ваши активные действия, уважаемые командиры и комиссары? Сколько ваш отряд отправил на тот свет фашистов, поднял в воздух мостов, изничтожил километров линии связи? Для чего оставили вас в лесу? Не с сойками же кумоваться!
Приказ требовал решительно: за месяц не меньше трех ударов по врагу на каждый отряд, на каждого партизана - одного убитого немца!
В тот холодный декабрьский день запало в сердце: району - не меньше пятнадцати боевых ударов по врагу! Это врубилось в память надолго, и позже, когда в месяц наносили по тридцать ударов, я всегда помнил цифру: не меньше пятнадцати! Может, потому и получалось в два раза больше...
Трофименко по-хозяйски умащивался в нашей командирской землянке.
- Надолго, товарищ? - спросил Бортников.
- Пока хоть разок самим штабом района по фрицам не шарахнем.
- Велели так?
- Совесть велит.
- Совесть? Это хорошо. Только ты болезненный какой-то.
- На несколько оборотов хватит. - Трофименко мягко улыбнулся, и это очень понравилось Ивану Максимовичу.
- Устраивайся повольнее.
Тихо жил ялтинский инженер, побыл неделю, а будто и не было его. Есть люди, которые не мешают другим.
Трофименко ходил с нами в бой, в котором мы уложили два десятка немцев, сожгли пару машин. Вернулись в штаб. Передохнул он сутки, а потом стал прощаться:
- Пора! Ты уж напиши в рапорте, что и моя милость при сем присутствовала.
- Напишу о том, что здорово швыряешь гранаты.
- И хорошо. Прощевайте, дружки.
Через три месяца Трофименко умер от голода. Когда почему-либо приходит на ум приказ номер восемь, то в первую очередь я вспоминаю о тихом партизане, ялтинском инженере Трофименко.
* * *
Генерал Аверкин появился шумно, со "свитой" - майоры, капитаны... Одеты - будто только со строевого смотра, правда не парадного, но по всей форме.
Сам генерал имел прямо-таки богатырский вид: высокий, плечи - косая сажень, выправочка - позавидуешь. И голос настоящий, мужской, за три версты слышен.
- Начштаба, с картой ко мне! - приказал басом, адресуясь к моей персоне.
- Есть! - Стараюсь не подкачать.
- Рассказывай, где отряды, что делают, что имеют.
Выложил, что знал, покороче, побесстрастнее, как и положено докладывать старшему начальству.
- Ялтинский, говоришь, на самой макушке гор, а потом, как его?..
- Акмечетский.
- Во-во! Где он?
- В двадцати километрах от переднего края Севастопольского участка фронта.
- Это очень интересно. - Генерал долго смотрел на отметку, где было место дислокации самого западного отряда нашего района. - Это хорошо, что он там, отряд Акмечетский. Иди, начштаба!
Через час снова вызвал. Вокруг Аверкина офицеры его штаба, посередине клеенка, а на ней разная снедь и фляга. Генерал взял стакан:
- Пьешь?
- Бывает.
- Чистый?
- Не пробовал.
- Тогда разбавь. Пей!
Выпил - аж дух захватило.
- Закусывай, - подвинул банку фаршированного перца.
- Не отказываюсь! - сказал я весело.
- Теперь толком покажи дорогу на Ялтинский отряд, а оттуда на Акмечетский.
Я поднял на генерала глаза. Взгляды наши встретились.
- Я совсем недавно вернулся из Ялтинского. Обстановку могу доложить.
Генерал строго:
- Что приказано, то и делай.
- Ясно.
Доложил, что знал, а потом все же спросил:
- Подпишете приказ о вступлении в командование районом? Он написан, я потянулся к планшету.
Генерал рукой остановил:
- Пригляжусь к отрядам, а потом скажу. А пока так: чтобы на рассвете был у меня толковый проводник к ялтинцам. Всё!
Генерал переночевал и ушел, увел майоров и капитанов, охрану - группу автоматчиков. Мы снова остались с Иваном Максимовичем в своем штабе. Лишь недостроенная землянка напоминала о шумных гостях.
Бортников прикинул так и этак, а потом попросил:
- Пиши Мокроусову рапорт: генерал в командование не вступил, дорога у него севастопольская. Все ясно?
- Яснее некуда, товарищ командир! Генералу - фронт, партизану - лес!
- Все так и должно.
Поступают тревожные вести из отрядов: каратели готовят против нас небывалую по масштабам экспедицию: дивизии подтягиваются к горам.
Из штаба полетели наши связные с предупреждением: внимание!
12
Ялтинцы приветливо встретили генерала.
Аверкин со своими майорами, капитанами, телохранителями. Остатки первой боевой группы. Вторая группа - ребята на подбор... Всего более ста пятидесяти партизан. Сила! Казалось, сам черт им не страшен, не то что карательный отряд. Пусть попробуют - по сопатке получат!
Генерал первым делом потребовал установить связь с командиром Акмечетского отряда Кузьмой Калашниковым.
Связные немедля бросились выполнять генеральский приказ.
Но Аверкин не хотел покидать ялтинцев, не оставив после себя доброго боевого следа. Тут мысли генерала и отрядного Мошкарина полностью совпадали. Последний тоже мечтал о крупном боевом успехе, ну хотя бы об ударе по тем же Долоссам.
Срочно был вызван Становский.
Генерал скользнул по нему взглядом строгих и требовательных глаз:
- Кто в Долоссах?
- Румынская рота, товарищ генерал. Еще взвод немцев и группа полицаев.
- Слушай внимательно. Сегодня же пойдешь в разведку. Лично выясни, сколько и чьих там солдат, вооружение, огневую оборону.
- Понятно.
Мошкарин добавил:
- И где Митин.
- Понятно.
- О результатах докладывай через связных.
Генерал и командир отряда Мошкарин по всем правилам готовились к удару по вражескому гарнизону, были даже у южного обрыва яйлы - на личной рекогносцировке.
Идея удара по гарнизону захватила ялтинцев и всех, кто находился у родника Бештекнэ. Возник тот самый боевой задор, который обеспечивает успех там, где, по всем расчетам, его не должно быть.