Страница 55 из 81
В окне мерцал слабый свет.
Надежда выбила пальцами дробь по стеклу, огонек свечи затанцевал, темная тень метнулась по стене. Баба Аня ждала.
- Что-то неладно мне... - проскрипела она. - Да ты входи, чего примерзла-то?
- Что-то случилось? - забеспокоилась Надя.
- Не пойму... У тебя-то все хорошо? - Анна Давыдовна поправила согнувшуюся свечу.
"Поминальная", - промелькнуло при взгляде на темный церковный воск.
- Да вроде как... - ответила на вопрос Надя.
Целлофан в ее руках зашуршал, распространяя запах свежей сдобы. В пасмурной каморке будто светлее стало, да еще и свеча, поскворчав, загорелась ярче. Старуха повела крючковатым носом, потешно сморщила его, будто в ноздре защекотало. Замерла, блаженно прикрыв один глаз и, наконец, сладко чихнула, как спичкой чиркнула. Клюв как ворона раскрыла, а чихает кошкой... Надюха рассмеялась своему наблюдению.
- Чего тут? - сердито вытирая губы, спросила баба Аня.
- Плюшками будем баловаться. Серьгу-то я не прихватила.
- И хорошо, хорошо. Рука у меня нетвердая что-то.
- К чему спешить, успеется.
- А мать за пироги от меня поблагодари. Сердобольная она женщина. Редкая. Что ж я сижу? Пойдем, подарок глянешь.
Она полезла в духовку, вынула миску теплой каши, разбавила ее молоком. "Посуда не для кошки. Может, для меня?" - втайне посмеивалась Надюха.
- Да не буравь буркалами. Не для тебя это.
- Мысли читаешь?
- Дак на лице написаны...
- Дак ты ж спиной стоишь.
- Пойдем в сад, языкастая.
Садом назывался дворик у крыльца с несколькими вишневыми и яблоневыми деревьями. Да вот еще к забору притулился, как локотком оперся, грецкий орех - подросток. Этот ни с кем не уживался, кроме куста шиповника. "Там, где гордость, - жди колючек", - так объясняла старуха их содружество. Сейчас она прямиком направилась в ту сторону.
- Лезь под шипишник.
Анна Давыдовна сунула Наде миску. Девушка скользнула взглядом по зарослям, пригнулась, отодвигая ветки. Под низким куполом зелени, как в специально придуманном укрытии, стоял деревянный ящик, прикрытый картоном. Коробка сипло пыхтела, издавая резкие запахи псины. Вдруг огласилась неистовым тявканьем, и из отверстия вывалился мохнатый увалень. Засуетился, учуяв кашу, поднял рев, как нетерпучий ребенок. Мокрый нос тыкался в руки щенок никак не мог спровориться попасть мордой в миску. Пришлось воткнуть его мордой в хлебово. Пока он чавкал, то наступая лапой на край плошки, то опрокидывая ее на себя, Надя, переполненная нежным трепетом, молчала, умиленно сморщив нос. Голое собачье брюшко надувалось на глазах, вот-вот коснется земли и четыре лапы взметнутся в разные стороны, как у надувной игрушки. Наконец кобелек рухнул набок, покряхтел, опять вскочил. Задние лапки разъехались, толстая попа провисла: на картоне образовалась темная лужа.
- Ой, вытаскивай! - вырвалось у старухи от такого конфуза.
Надюшка подняла пушистый комок, уткнулась носом в мягкую шерстку загривка:
- Это мой?
- Вот и ходи за ним, - брезгливо отворачиваясь, сказала Анна Давыдовна. - Меня больше кошки любят. Собаке двор нужен. - Словно устыдившись своей неласковости, как бы оправдываясь, пояснила: - Все-таки зверь покрупнее будет.
- Азиат?
- Да я не разбираюсь. Сказали - поверила.
- Азиат... - безапелляционно решила Надя. Тоном знатока добавила: Большой будет. Видала, какие лапы? И пасть у него черная.
- Злой, что ли?
- Сейчас не скажешь.
- Ну посмотрим, посмотрим. Домой не пора? Поди, ждут?
- Ой! - спохватилась Надя. - На радостях и времени не чую. Не представляешь, как ты меня уважила! Даже мечтать о собаке не смела.
- Ну, это навряд ли... Кабы не мечтала, так его бы тут не было. Я-то не заказывала, а принесли вот... Для чего, спрашиваю? У меня стеречь нечего.
Анна Давыдовна махнула рукой, мол, чего тут объяснять. У порожка остановилась, пронизывая взором, как из-под крыла, и каркнула:
- Чего зовешь - то само тебя найдет!..
Для важности даже перст подняла. В этот миг Надя почувствовала всю неловкость своих отношений с этой женщиной. Старое недоверие и потаенное чувство вины к ней накатились обжигающей волной. Смущаясь, она еле промямлила:
- Прости...
Спотыкаясь, побрела к калитке.
Анна Давыдовна вперила неподвижный взгляд в понурый затылок и насмешливо окликнула:
- Думала, я умом тронутая?
Надя развернулась, как на оси. В который раз она ощутила, что ведьма говорит с ней мыслями, и нет в них ни толики безумия. "Каждый свою скорлупку находит, для защиты", - подумала Надя, глядя на старуху. Брови Анны Давыдовны сдвинулись к переносице, сникли, седыми лохмотьями нависая над глазами. В темной глубине метался зрачок, сверкая искрой:
- А может, и так?
- Не это...
Надя задумалась: "Что же так тяготит?"
Ответ пришел сам собой. Страх. Да. Это был глубинный страх всего неизвестного. Но разве ее саму не влекло к тайне?
- Важно, - медленно произнесла она, - чем тронутая.
- Или кем?
Надя задумалась. Неизведанный кто-то - она это ощущала всем существом, каждой клеточкой, - ведет по жизни, вовлекая в странный, полный загадок мир. Глаза озарились светлой синевой:
- Да, пожалуй, вернее и не скажешь...
- Молодец, теперь ты меня уважила, - сказала старуха искренне, без тени лукавства. - Не прилгнула, не покривилась. Уважила.
- Одержимость разная бывает. - Надежда наконец нащупала почву.
Она уже не считала разговор скользким, каким он казался чуть раньше. Когда-то ей чудилась под ногами темная бездна. Довольно шага - и падение может стать бесконечностью. "У бездны нет дна", - вдруг выплыло знание из далекого детства, когда сказки воспринимались как быль, а ночная темнота в комнате одновременно пугала и приводила в состояние бешенства, из углов надвигался ужас, парализуя тело, высасывая голос. В том самом детстве она верила бабе Ане, затаив дыхание, слушала сказочные истории. А позже они почему-то оказались "россказнями". Детская душа проста, она верит, и ничто не может исказить эту веру, потому что она к тому же и знает. Хоть и осталась от бабкиных былин одна былинка, а все же устояла на ветру сомнений. "Я же называла ее поэтом", - вдруг вспомнила Надежда.