Страница 29 из 72
- Твой отец вел дела таким образом, что наделал много долгов, - с ходу начал дядя Магомед. - Теперь мне, его брату, придется гасить те кредиты, которые он брал под свой рискованный бизнес, не спрашивая моего мнения.
Разговор велся на мужской половине дома, в турецкой курительной, где после обеда обычно обсуждались самые важные вопросы.
Айсет почти безучастно обвела стены взглядом, по-журналистски, тем не менее, отметив, что за некоторые ковры и сабли, все в серебряной чеканке, в Лондоне, в районе знаменитых бутиков на Кингс-роуд, можно было бы выручить не на один год безбедной жизни... Только где она теперь, эта беззаботная лондонская жизнь? Где Лондон, и где она?..
- Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, - подытожил дядя Магомед, - а это значит, что теперь ты будешь жить там, где я скажу, и выполнять ту работу, какую я тебе скажу... Ты поняла?
Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза.
- Ты поняла?
- Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажешь...
- У тебя будет служанка и все необходимое, а твоя "сиротская часть" будет переведена на специальный счет, управлять которым ты сможешь после замужества...
- Но я... Но мой друг - он уже не жених мне ... Я не хочу...
Дядя отпустил ее подбородок и с укоризной поглядел на нее.
- Адат не знаешь...
- Адат - это кто? - недоуменно спросила Айсет.
- Закон не знаешь, обычай не знаешь, - дядя покачал головой. - Твой жених - это моя забота. А хотеть ты будешь то, чего хочу я.
И он жестом приказал племяннице удалиться...
Все! Кончилось счастливое детство. Прощай, Париж, прощай, школа Сен-Мари дю Пре с ее школьными подружками, прощай, Софи-Катрин, прощай, Лондонская Высшая школа экономики, прощай, Джон, прощай, так и не состоявшаяся поездка в Портсмут! Прощай, детство!
И здравствуй, здравствуй, средневековое взрослое рабство!
Да, прав был Джон, говоря про Мусаева в его бараньей шапке, когда тот позировал на экране телевизора рядом с Ванессой Бедгрейв... Тысячу раз был прав Джон. Они - саважи! Они - дикари! Какая дикость, что дядя может ограничить ее свободу, отнять у нее Лондон и друзей... Отнять у нее Париж и подруг... Какая дикость!
Джон был прав, называя их дикарями.
Пусть он и педик, но он прав! И ей милее в тысячу раз этот английский педик, чем ее мужественный бородатый дядя...
Прощай, детство.
Здравствуй, рабство!
Дядя улетел в Москву, оставив Айсет в Гудермесе. Без паспорта и с неработающим мобильным телефоном.
Он дал ей работу.
Теперь Айсет должна была сидеть дома возле подключенного к спутниковой тарелке компьютера и шарить по Интернету, собирая всю информацию по Чеченской войне. Это было первое задание.
Но было и второе. Она должна была писать статьи по заданию дяди. Статьи на французском и на английском языках. А потом отсылать написанное на указанные дядей электронные адреса.
Работа была, как говорится, непыльная и в некотором роде по специальности, а значит - и небезынтересная.
Правда, сперва Айсет было в лом пересиливать себя и писать статьи на заданную тему с заведомо заданными выводами. Всегда одними и теми же федералы виноваты перед Чечней, а весь цивилизованный мир обязан поддержать чеченцев в их священной борьбе за свободу. Но дядя не нуждался в кондово-неквалифицированных идеологических поделках, которыми были переполнены электронные страницы всевозможных мятежных сайтов типа "Kavkaz.org"... Дяде были нужны серьезные, эмоционально насыщенные и одновременно - взвешенные статьи, рассчитанные на образованного западного читателя. И здесь он очень надеялся на Айсет. А Айсет, в свою очередь, очень надеялась на то, что ее работа сделает ее свободной. "Arbeit macht frei", как сказала бы Софи-Катрин.
Кстати, Айсет сразу связалась с Софи по электронной почте, честно поведав обо всех своих злоключениях.
Глава 7
Как пожухлый листок в непогоду,
Через горы, леса и поля,
По планете скитается странник:
Где душа, где любовь, где родная земля?
Ищет счастья, а счастье как призрак,
Этим вечным миражем томим,
Он крадется по кручам отвесным
И в пучину морскую ныряет за ним.
Хосе Рисаль и-Алонсо
Лоб был слишком высок, хватило бы на трех умных людей. А нос был не по-кавказски прям. Один глаз смотрел, по частушке, на Кавказ, то есть, на Большой Кавказский хребет, а другой обвалился вместе со щекой, может быть, сто, а может быть, миллион лет назад.
Когда Дута Эдиев видел эту гигантскую скалу, похожую на странное, болезненное лицо человека неизвестной народности, его охватывал радостный трепет и детский страх одновременно. Теперь было недалеко. Конечно, гораздо дальше, чем кажется неопытному человеку в горах, но все-таки недалеко. Стоило обойти скалу-человека со стороны затылка, пройти расщелиной, и Дута попадал в иной мир, мир дедовских преданий и старинного благочестия.
Здесь, в глубокой пещере, за многие годы обустроенной умелыми руками горцев, в том числе его, Дуты, обжитой, согретой многолетним огнем в очаге и человеческим дыханьем, жили шихи. Почти святые старцы-мусульмане, добровольно удалившиеся в горы, чтобы путем долгой молитвы и сурового поста вымолить у Аллаха прощение грехов чеченского народа.
Питались шихи только тем, что могли дать суровые горы и приносили доверенные лица, среди которых был и Дута Эдиев. Когда-то, в первые годы коллективизации, они покинули свои родные аулы и ушли далеко в горы, чтобы навсегда отвернуться от всего мирского и посвятить себя духовному подвигу во имя родной земли. Но, как часто случается со святыми подвижниками, о них узнают простые люди, к ним тянутся паломники, ученики, добровольные помощники. Проходит какое-то время, и затерянная на окраине мира келья становится духовным центром народа. Так было и с пещерами шихов.
Сначала о них шла молва по аулам, потом нашлись охотники и бродяги, кто рассказывал, что встречал суровых и холодных, как ледники, стариков высоко в горах. Потом появились горцы, которые проложили к ним едва заметную тропинку. Одних старцы прогоняли, другим разрешали навещать себя. А перед самой войной к шихам стали приходить целые отряды непокорных горцев, которые милиция называла бандами. Они просили у шихов благословения на борьбу с неверными, которая чаще оборачивалась простым грабежом мирных жителей, а также пытались использовать обитель старцев в качестве координационного центра.