Страница 109 из 127
Еще до отъезда Флоры доктор Барроха полюбопытствовал за коктейлем, куда же сеньорита Теннисон подевала своего верного Брикстона, и, узнав, что она оказалась вынуждена с югм расстаться, порекомендовал своего Пако, который все равно занят у доктора неполную неделю и будет только рад подзаработать сотню-другую песет. Таня съездила в банк, где узнала; что причитающаяся ей на этот год сумма переведена полностью, потом смоталась с ночевкой в соседнюю Кантабрию. Ничего подозрительного она не заметила, никакого "хвоста" не засекла. И тогда она решила прокатиться по хемингуэевским местам - в Пам-плону, на знаменитую корриду. Утречком, стоя на балконе гостиницы с чашечкой кофию, сподобилась лицезреть, как кучка местных идиотов, одетых как совковые пионервожатые на торжественную линейку, состязалась в беге с плотным табунчиком диких боевых быков, перегоняемых из загона на арену. Выдерживали, естественно, не более десятка метров гонки, а потом сигали через заградительные щиты, выставленные вдоль всей улочки. Но повезло не всем. Одного красногалстучного красавца на глазах у Тани размесили в фарш бычьи копыта. Machismo* требует жертв... После этого сама тавромахия показалась пресноватой, не-.смотря на по-южному густую сексуальную ауру, источаемую зрелищем. Подкачали бычки, не насадили на рога ни одного из тех разряженных пижонов, что на все лады конными и пешими, с пиками, тряпочками и шпагами - выделывались перед ревущей публикой.
* Мужественность (исп.).
Дома Эухения передала ей сложенную пополам записку. - Это от одного сеньора, - пояснила она. - Иностранец. Он просил передать вам, как только вы приедете.
Удивленно пожав плечами, Таня развернула записку. И увидела две строчки из русских букв:
"Рыжая! Нужна встреча. Завтра. 8 р.щ. Где варят как я кофе соотечественники". Число и вместо подписи - "Веселый Роджер". Такие послания оставлял когда-то Фахри, изображая из них в шутку "черную метку". Да и какой еще пират мог обращаться к ней не иначе как к "Рыжей"? Место встречи она вычислила почти мгновенно. Жгуче пережаренный, с кардамоном, тягучий кофе могут варить только его соотечественники-арабы, с детства привыкшие к особому горькому вкусу. Она знала всего два заведения - в одном хозяйничали марокканцы, в другом - выходцы из Сирии. Последние и были его земляками. Да и местечко - в самый раз, в меру людное, относительно спокойное. Незатейливое, если не считать увитых дикой лозой беседок и отгороженных друг от друга жасмином столиков.
Таня едва дождалась следующего дня. Ее била нервная дрожь. Отчасти виной тому было впечатление после корриды. Запал той энергии, которой она была насквозь пропитана с ревом толпы, так и не нашел своего выхода. Таня поймала себя на мысли, что в таких случаях жажда крови требует утоления. Ожидание предстоящей встречи только усилило ее напряжение. Просто так, неведомо по каким каналам, Фахри не вышел бы на нее.
Но у женщины всегда есть безотказный способ взять себя в руки: сесть перед зеркалом и заняться тщательным вылизыванием шерстки.
Оделась она неброско, но с шармом. Облегающий с глубоким декольте костюм тонкого светлого джерси, того же зеленого цвета глухо повязанная косШрка. Вся ее ры-жесть была укрыта, а европейская элегантность светилась открытой грудью и круглыми коленями. Поправив резинку чулка, Таня одернула юбку, потопала мягкой лодочкой на скошенном низком каблучке, оставшись довольной, брызнула на себя из пульвы "Mystere de Rochas", надела темные очки в удлиненной оправе и неторопливо двинулась к машине.
Фахри уже ждал, разговаривая по-арабски с хозяином заведения, судя по переднику и шапочке. Здоровяк попеременно вытирал то одну, то другую руку о фартук, размахивал ими, что-то доказывая Фахри. Наблус, как в былые времена, взрывался хохотом, кидал реплики. Тогда сириец, сидя на явно маленьком для него стульчике, широко расставив ноги - из-за такого живота иначе и невозможно, громко хлопал ладонями себя по коленям и закатывался громоподобным смехом, запрокидывая вверх мясистое рябое лицо. При этом верхняя губа обнажала белозубый рот и розовые, на смуглом фоне, десны и прилипала к непомерному шнобелю. Боковым зрением, не поворачивая головы, Фахри заметил приближающуюся Таню, кинул несколько слов собеседнику. Тот встал, галантно отодвинул перед ней стул и удалился.
- Как ты? Как дела? Как жизнь? Какие проблемы?
- Давай обойдемся без увертюры к рыцарскому турниру. Таня сняла очки и улыбнулась. Фахри закатился.
- Вижу, Рыжая, все хорошо с тобой.
- Я тебя тоже люблю. Он снова рассмеялся.
- Поведай, светило-пиротехник, что привело и как.
- Как - это дело техники, правильно сказал?
"Опять начал урок русского языка", - подумала Таня.
Это всегда было удобной для него линией беседы. Если что не так, извини, мол, чай не русский.
- Наверное, правильно, если не хочешь государственные тайны раскрывать. Хотя государства еще пока нет?
Таня намеренно пнула его в больное место, возможно единственное у него, чтобы ввести общение в рамки взаимовыгодного сотрудничества. Глаза Фахри сделались жесткими, улыбка слетела, как московский тополиный пух.
- Чем занимаешься? - сдержанно спросил Наблус.
- Пишу последний параграф диссертации. Это должно было согнать его настроение со злой волны. И он, просветлев, вдруг ляпнул:
- Ты на мой сапог - пара.
- Сам ты сапог!
Таню вдруг охватила нежность к старому другу, она знала, несмотря на все границы государств и судеб - другу. И положила руку на его крепкую смуглую ладонь. Наблус смутился и, чтобы не выказать случайной слабости, вдруг ткнул пальцем в сторону тротуара:
- Ой, смотри, бауабики!
- Кто?
Оглянулась и ничего не поняла. Кроме двух кобелей, увязавшихся за течкующей сукой, там никого не было. До нее дошло: собаки. Он попросту по-арабски образовал множественное число от слова "бобик".
Вконец развеселил хозяин, самолично накрыв стол дымящимися "баданчанами" с мидиями, украшенными бамией и оливками.
Уже когда принесли сладкое, Фахри достал из нагрудного кармана конверт "Par Avion", и у Тани дрогнуло сердце.