Страница 47 из 81
Правда, в Ленинграде, впоследствии Санкт-Петербурге, остались ближайшие родственники: мать, Захаржевская Ариадна Сергеевна, 1931 г. р. и брат, Захаржевский Никита Всеволодович, 1954 г. р.
Питер подумал и решил своим визитом ближайших не беспокоить. Едва ли они смогут сообщить ему что-нибудь существенное, а вот предупредить сестру и дочь, что ее персоной интересуются американские правоохранительные органы, сумеют наверняка. То, что Татьяна Всеволодовна, согласно справке из пограничных служб, после своего отъезда государственную границу СССР, впоследствии Российской Федерации, не пересекала, вовсе не означало, что она не поддерживает связи с родными. Да и что четырнадцать лет на родине не была, тоже не означает - для таких, как она, все границы условны, хоть на помеле перелетит...
Выйти на Татьяну Всеволодовну Питеру позволила единственная, как оказалось, существенная улика, оставленная на месте преступления. Отпечатки пальцев. Нет, не на посуде, не на дверных ручках, не на поверхностях предметов - здесь, как раз, все было чисто-чисто, как учили. На обнаруженной в мусорной корзине целлофановой обертке от коробки с дискетами. Сорвать, выбросить и забыть - это же так естественно... Если бы не Делох, вычисливший русскую в случайной своей попутчице, если бы не лингвистическая догадка Питера, подтвердившая слова профессора, эта находка, сделанная при первом же осмотре дома Фэрфакса, так и осталась бы пустышкой. Но теперь, вкупе с подписанным Хэмфри Ли Берчем теплым дружеским письмом на имя директора ФСБ генерала Степанова, "пальчики" отправились в Москву, на Лубянку.
Момент оказался благоприятным - в ожидании очередного многомиллиардного кредита МВФ Москва реагировала на просьбы западных партнеров с особой чуткостью и расторопностью. Не прошло и двух недель, как носитель отпечатков был идентифицирован с вероятностью 92, 8%...
* * *
На следующий день Питер стоял перед картиной своего тезки Рубенса "Персей и Андромеда" в Эрмитаже. Он думал о том, что все так и есть, как изобразил великий нидерландец. Одна мертвая гадина убила другую. Отрубленная голова Медузы и окаменелый дракон. Но это для влюбленных осталось по ту сторону щита, который держит в отведенной назад руке Персей. Он смотрит на свою Андромеду. Маленькие боги, амуры, вьются вокруг, теребят их, как дети. Рядом терпеливо стоит мощный рабочий конь Пегас...
Если так долго стоять перед каждой картиной, не хватит и года, чтобы все осмотреть. Конечно, глупо бродить по залам Эрмитажа без заранее составленного плана. Скажем, можно было бы сегодня обойти только импрессионистов или античность... А вот и статуя Омфалы, скопированная им из Интернета. Питер почему-то заглянул ей в глаза. Пустые мраморные полусферы смотрели в никуда.
- Простите, - услышал он за спиной осторожный голос, - простите меня за беспокойство. Вы интересуетесь античностью?
Дубойс оглянулся. Рядом с ним стоял человек лет сорока. Пиджак в зелено-розовую клетку, брюки вишневого цвета и, что уж совсем нелепо, яркий, цвета морской волны нашейный платок с якорями.
- С некоторых пор интересуюсь, - дружелюбно ответил Дубойс, хотя смотрел на своего неожиданного собеседника с удивлением: неужели еще один Делох?
- А вы, видимо, англичанин или американец, судя по акценту?
- Американец. Но мать и отец у меня - русские. И домашнее воспитание я получил русское.
- Как интересно! - удивился незнакомец, потирая свои длиннопалые аристократические руки. - Раньше дворяне давали детям французское или английское воспитание, а вам, значит, русское. А ваши родители были дворяне?
- Только мать, отец из крестьянской семьи.
- Тоже необычно - крестьянин и дворянка. Вы прекрасно говорите по-русски.
- Спасибо, я стараюсь читать русские книжки, смотреть российские фильмы. Правда, последний год времени все меньше и меньше. Вот, наконец, побывал в России...
- Так вы первый раз в России? Значит, первый раз в Петербурге?
Странный собеседник как бы случайно коснулся длинными пальцами руки Дубойса. Питер машинально убрал руку.
- Позвольте представиться. Ник.
- Очень приятно. Питер.
Дубойс пожал вялую лапку нового знакомого.
- Питер, я бы мог взять на себя обязанность вашего личного экскурсовода, провести вас по музеям, паркам нашего города, пригородам. Если, конечно, вы найдете приятным мое общество?
Ник опять коснулся его руки. Тут Дубойса осенило. А не гей ли к нему клеится? Этого еще недоставало! Первый знакомый в Петербурге - и голубой. Не молоденькая студентка, а стареющий цветастый шут!
- Я прошу прощения, - в голосе Дубойса появились металлические нотки, - вы меня, на верное, приняли за скучающего туриста. У меня очень мало свободного времени для экскурсий и прогулок.
Собеседник сразу как-то сник, даже бант его шейного платка опустился вниз, на манер пионерского галстука.
- Прошу прощения. Очень жаль. Извините, - он попятился задом, как бедный чеховский чиновник или лакей, но вдруг остановился. - Еще два слова, Питер. Я обратил внимание, что вы долго стоите перед этой статуей. Перед лидийской царицей Омфалой. Хорошо помню историю с переодеванием в мужскую одежду... Но если вас так интересуют ее изображения, есть еще одно, насколько я припоминаю. Оно находится в Ораниенбауме, в парке, у Китайского дворца. Если вас, конечно, интересует...
Зачем Питер поехал в Ораниенбаум? В последний день можно было сходить в музей-квартиру Достоевского или Набокова? Да мало ли куда? Что он успел посмотреть за такую короткую командировку? Нет, зачем-то сел в такси, сказал: "Ораниенбаум", таксист назвал сумму, Питер кивнул. И вот он здесь, среди разрухи и запустения, среди дворцовых построек, превращенных в руины, среди разрушенных мостиков, больных деревьев. Зачем он приехал сюда? Чтобы увидеть другую сторону Петербурга? Но для этого достаточно было зайти в любой двор, любой подъезд. Приехал по рекомендации того странного типа? Нет. Что то другое вело сюда Дубойса, то, что в обычной жизни кажется случайностью, бессмыслицей, но стоит уловить невидимые обычному зрению знаки, как все складывается в некую цепочку, в которой даже знакомство с шутом гороховым в Эрмитаже неслучайно...