Страница 20 из 81
Но каков их новый шеф? То, что было почти переварено целым ведомством, отнюдь не простачками, Хэмфри Ли Берч с первого же взгляда поставил под сомнение. И на чем основывались сомнения? На том, что слишком все съедобно. Порезано, отделено от костей, приправлено и рас фасовано. Кушайте, господа из ФБР! Приятно го аппетита!
А если пользоваться для сравнения шахматной доской, то опытный игрок сразу бы догадался: при такой расстановке фигур никакой игры нет. Кто-то расставил фигуры для шахматной задачки с очевидным решением. Мат в два хода. И фэбээровцы блестяще с задачкой справились, но настоящей шахматной игры не уловили.
Первый труп - помощник сенатора Фэрфакс. Пусть он будет ладьей. Лео Лопс. "Шестерка" Фэрфакса. Темная лошадка. Черный конь. Сделал ход конем и оказался в Штатах. Возможно, жертва случайная, незапланированная. А, может, и нет? Предполагаемый убийца - турецкий террорист Мустафа Денкташ. Но какой-то очень умелой рукой сделан намек на его переодевание в женщину. Причем намек будто бы витал в воздухе. Когда ФБР намек понимает, он тут же растворяется. Кто первым подал эту идею? Откуда она взялась? А Мустафа, естественно, умер. От сердечного приступа. Какая случайность! Как красиво все сложилось! Вернее, как красиво все это кто-то сложил!.. Турок Денкташ конечно, слон. Bishop... Но слон, по Набокову, а еще по жизни Питера Дубойса - это женщина?! Опять женщина...
В личном деле сотрудника ФБР Питера Дубойса среди лаконичных пунктов характеристики значилось: "Способен просчитать комбинацию на несколько ходов вперед. Честолюбив..."
Таня Розен - Григорий Орловский
Сан-Франциско, Калифорния - Майами, Флорида
Апрель 1996
Лизавета сразу почуяла перемены, произошедшие с Татьяной. Если мать манкирует общением с детьми - это самый верный признак, что она влюбилась. Как кошка влюбилась.
Сперва-то Лизавета относила долгое отсутствие Тани на счет занятости в съемках, и Татьяне удавалось маскировать утрату материнских приоритетов за ежевечерними звонками и бес конечными сюсюканиями, вроде того - ах, как я скучаю, и ах, как вы там без меня, мальчишки мои!
Но когда Таня, едва приехав домой во Фриско и побыв с сыновьями всего-то день, вдруг сорвалась по какому то звонку... Лизавете все стало понятно.
Все-таки не первый год замужем, как говорят у них в России! И все таки старшая она ей сестра...
Татьяна прилетела тогда, олицетворяя воплощенный ураган материнской радости. Всю дорогу из аэропорта, - а Лизавета приехала с мальчишками ее встречать, - всю дорогу Татьяна в каком-то особенном возбуждении целовалась, хохотала, сидя с детьми на заднем сиденье. Лизавета, отрывая глаза от дороги, невольно поглядывала назад на эту идиллию в зеркальце зад него вида и дивилась, вот как сестрица по мальчикам-то соскучилась!
И мальчики тоже. Не то слово!
А сколько восторгов было, когда Таня стала распаковывать багаж и принялась одаривать ребят подарками!
И какие слезы навернулись у сестрицы, когда Митька, младшенький, принес из своей комнаты рисунок и, подойдя сзади и обняв Татьяну за шею, когда та сидела в кресле, сказал:
- Это, мамочка, я тебя нарисовал, как ты в кино снимаешься с папой...
Татьяна тогда порывисто принялась целовать его маленькие ручки и все приговаривала: "Любимый, милый, родной!"
А вечером, часов в одиннадцать, ей позвонил какой-то мужской голос. Лизавета уже по хозяйски сама трубку сняла. Бархатный такой роскошный баритон спросил миссис Розен.
Татьяна вспыхнула, зарделась маковым цветом и, замахав рукой, - мол разговор конфиденциальный, - убежала с трубкой к себе наверх... Лизавета и не слыхала, о чем они там говорили.
Но через полчаса спустившись назад в просторный холл, Татьяна, пряча глаза в пол, вдруг объявила, что планы руководства изменились, и ей надо срочно улетать на съемки.
Лизавета только спросила:
- Таня, ты мне все говоришь? Все как есть?
И Татьяна как-то вдруг возмутилась: мол, разве не ты сама хотела, чтобы я снималась? Разве не ты мне твердила про камень лежачий, что мхом обрастает? Так что же ты, мол, теперь думаешь? Актерская работа - это разъезды и суета!
Лизавета ей не поверила. Поглядела сестре в глаза и пальцем погрозила - ай Танька, не теряй головы!
А та ей в ответ, уже с собранными чемоданами, когда такси к воротам подкатило:
- А кто детям на пропитание теперь зарабатывать должен, когда Пашка в тюрьме? У меня же в Голливуде роль!
И Лизавета согласно кивнула, обнимая сестрицу.
А когда через неделю пришли счета от "Белл-телеком", Лизавета увидела, что входящий звонок в ту пятницу был из Майами.
Лизавета взяла на себя труд позвонить в агентство "Пан-Америкэн" и поинтересоваться, каким рейсом вылетала госпожа Розен в Лос-Анджелес в прошлую пятницу. Но ей ответили, что госпожа Розен вылетала не в Лос-Анджелес, а в Майами...
Вот как!
И Лизавета припомнила, как заплаканному младшенькому, когда тот все тянул маму за юбку и ныл: "Не уезжай, не уезжай..." - Таня, присев, поглядела в заплаканные глазки и спросила, ущипнув за розовую щечку:
- Что тебе привезти из Голливуда? Хочешь лошадку, как у ковбоев? Я привезу!..
Что ж... Может, из Майами дельфина привезет? Или нового папу?
* * *
- Знаешь, а здорово, прямо в самую точку у Джаггера: Love - it's the bed full with blues... - сказал Григорий, сладко вытягиваясь в кошачьей истоме.
Они лежали в огромной кровати и слушали музыку. Видеокассета, принесенная накануне Гришей, исправно демонстрировала жесткое порно. Таня сначала дернулась прекратить гнусный просмотр, но Гриша ласками и сказками уговорил. И Таня включилась. Ее все раздражало, пока милый не предложил повторить кое какие сцены из увиденного. И Таня завелась, как одурманенная, она выполняла все мыслимые и немыслимые приказы партнера. Такого расслабления она не чувствовала никогда в жизни.
Простыни у них были усеяны колкими крошками, потому что за длиннейшее, затянувшееся до обеда любовное утро они дважды заказывали в номер еду... И ели в постели. А потом любили. А потом снова ели. А потом снова любили. Она ласково целовала его лицо, покрывая длинной дорожкой из своих поцелуев. Из своих маленьких и самых нежных поцелуйчиков. Дорожкой, протянувшейся от его больших темно-коричневых глаз до уголков сочных ярких губ, окаймленных такими возмутительно-волнующими черными, словно вороново крыло, усами и бородкой... Она вкладывала в эту поцелуйную дорожку всю свою нежность губ и рук. Она трогала подушечками пальцев его щеки, его губы в столь любимых ею уголках, которые так обворожительно растягивались в его бесподобной улыбке.