Страница 38 из 146
Через две недели после отъезда Лизаветы Женя заехал за Таней на такси и повез ее в "Метрополь". Он решительно провел Таню мимо ожидающей у входа публики, громко постучал в дверь и что-то сказал на ухо приоткрывшему дверь швейцару. Их немедленно впустили. Важный, чопорный официант подвел их к столику в дальнем углу. Женя заказал шампанского, коньяку, икры, шашлыков. Глядя на все это роскошество, Таня недоумевала. Может быть, он премию получил большую?
Женя вел себя как-то странно. То оживлялся, рассказывал всякие истории одна смешнее другой, а то вдруг замолкал и замирал, глядя в пустоту. Перед десертом - кофе и большие вазочки с мороженым, покрытым взбитыми сливками и залитым шоколадным сиропом, - он подозвал к себе важного официанта и тихо заговорил с ним. Официант вежливо слушал, потом выпрямился, сказал: "Будет сделано!" - и отошел.
У входа их ожидало такси. Водитель, устало переругивавшийся с желающими прокатиться, вышел и раскрыл перед ними дверцу. Их проводили завистливыми взглядами. Переехав Невский, машина развернулась и понеслась по Садовой. Они приблизились к дому с "их" комнаткой, но Женя промолчал, и такси покатило дальше.
Женя попросил остановиться у дверей Таниного общежития, расплатился с шофером и вошел вместе с Таней, приветливо улыбнувшись вахтерше. Такое было впервые. По лестнице он шагал молча и быстро. Таня еле поспевала за ним и все никак не могла задать свои удивленные вопросы.
- Я в двести восьмой, - сказала она, когда они поднялись.
Он посмотрел на нее - в первый раз после того, как они вышли из "Метрополя".
- Где тут у вас можно поговорить наедине? - спросил он.
- В комнате отдыха, наверное... - начала она.
- Пошли, - сказал он.
В комнате отдыха заседали два знакомых парня с бутылкой.
- Ребята, - сказал Женя, - минут десять на кухне посидите, а?
Парни переглянулись, посмотрели на Женю, на Таню и молча вышли.
Женя подождал, пока они не свернули за угол, залез во внутренний карман и достал оттуда какую-то коробочку.
- Это тебе, - сказал он.
В небольшой металлической коробочке, обтянутой черной кожей, лежало колечко с красивым зеленым камнем и такие же серьги.
- Ой! - Таня чмокнула Женю в щеку, тут же нацепила на палец колечко - в самый раз! - повертела им перед носом, достала зеркальце и, глядясь в него, приложила к уху сережку.
Женя не дарил ей дорогих подарков - пару раз преподнес цветы, вручил на день рождения огромную коробку шоколадных конфет, и все. Таня не упрекала его. Он и так слишком много на нее тратился - театры, рестораны, поездки, дорогие дефицитные продукты. И тем приятнее был этот неожиданный дар.
- А камешек какой красивый! - восхищенно сказала она.
- Изумруд, - констатировал он. - Под цвет твоих глаз.
- Погоди, - недоуменно сказала она. - Я слышала, что изумруд - очень дорогой камень. Зачем же ты так?
- Носи, - грустно сказал он. И замолчал, давая ей время хорошенько насладиться подарком.
И вот она сложила гарнитур в коробочку, спрятала ее в сумку и вопросительно посмотрела на него.
- Я хочу, чтобы у тебя осталась обо мне хорошая память, - сказал он.
У Тани болезненно сжалось сердце.
- Это мой прощальный подарок, - продолжал Женя. - Меня переводят в другой город. Насовсем.
- А ты... - прошептали ее побелевшие губы, - ты не можешь... отказаться?..
- Не могу. Это приказ.
- Так ты военный?
- Да. В некотором роде.
Она посмотрела на него глазами подстреленной лани.
- Поверь, если бы я... если бы я только мог...
Он не договорил. Рот его дрогнул, изогнулся ломаной линией. Женя поспешно развернулся, выпрямился и быстро пошел прочь.
Она с растерянным лицом смотрела в его прямую, удаляющуюся спину.
Он ушел из ее жизни навсегда.
Через неделю Нинка потащила Таню в консультацию.
Еще через день Таня пошла в клинику и сделала аборт.
V
К двадцати одному году Ванечка окончательно стал фигурой трагикомической, одной из живых факультетских легенд. Тумановский, идейный лидер круга хайлайфистов, на самой нижней периферии которого болтался Ванечка, как-то окрестил его "лунным Пьеро", и кличка эта приклеилась прочно. Тумановский, как всегда, попал в точку - Ванечка действительно напоминал Пьеро, особенно в те дни, когда приходил на факультет со злого похмелья, мотался по коридорам с грустной, дрожащей улыбкой на бледном лице и, завидев кого-нибудь знакомого, безуспешно пытался сшибить копеек тридцать до стипендии. Однако в анналы филфака Ванечка попал вовсе не благодаря "литерболу" - в этом отношении до высшей лиги ему было далеко, как до Кейптауна. Никому бы не пришло в голову поставить его в один ряд с такими заслуженными "мастерами, как, например, Боцман Шура, который всего лишь раз явился на факультет трезвым, дошел до площадки второго этажа - и тут же покатился назад в белогорячечной коме, пересчитав костями все ступеньки знаменитой филфаковской лестницы.
Нет, не Бахус принес Ванечке его горькую славу, но Амур. Влюблялся Ванечка примерно раз в два месяца - влюблялся люто, до корчей и обмороков, мучительно, безнадежно и безответно... Вообще-то, Ванечка был неглуп, воспитан, довольно хорош собой и по всем статьям не был обречен постоянно нарываться на роковое отсутствие взаимности. Более того, многие девочки на него исподволь заглядывались. Но Ванечка этих взглядов не замечал - горячее, слепое сердце тянуло его в сторону и вверх... к недосягаемым сияющим вершинам...
Предметом Ванечкиной любви неизменно становились самые-самые красивые, избалованные мужским вниманием. Светлоокая эстонка Тайми, высокая, тоненькая и гибкая, как тростиночка. Оля Нот-кина, похожая на Мэрилин Монро. Пылкая Карина Амирджанян, секретарь комсомольской организации курса... После нескольких дней одиноких терзаний Ванечка решался наконец открыть свои чувства. Как правило, объяснение проходило в самых неудобных местах - в аудитории, в буфете, в общественном транспорте. Увлекшись и не замечая присутствия посторонних, Ванечка мог бухнуться на колени, разрыдаться, начать целовать руки, край платья, туфельки. Девушки, поставленные в идиотское положение, немедленно прекращали с ним всякое знакомство.