Страница 140 из 146
- Товарищи, кому в Голубой Павильон, прошу в автобус!
Иван посмотрел в ее направлении и с изумлением узнал в ней собственную маму. Он замахал рукой, но она не заметила. Публика двинулась к автобусу. В руках у Марины Александровны был список, она у каждого спрашивала фамилию и имя и ставила в списке галочки. После этого можно было пройти в салон.
- Ваша фамилия, пожалуйста? - спросила она у Ивана, не поднимая головы.
- Пушкин Александр Сергеевич, - сказал Иван, и только после этого она взглянула на него.
- Ой, я ведь и не сообразила, что ты тоже будешь, - сказала она. - Вместе бы поехали.
- Так и так вместе едем. Отметить не забудь - Ларин, - сказал Иван и сел на свободное место.
Следом за ним отметился и Противных, фамилия которого на самом деле оказалась Неприятных.
Забрав приглашенных, автобус тронулся, развернулся, небрежно въехав под запрещающий знак, и покатил по Кировскому в противоположном направлении.
Из сотни нынешних петербуржцев едва ли найдутся трое, знающих или помнящих, что такое Голубой Павильон, хотя многие, проходя по Песочной набережной видели и видят до сих пор на другом берегу его благородный фасад. Но теперь в этих стенах, оставшихся от многократно перестраивавшейся дачи какого-то князя, возможно, и великого, нет ничего, отдаленно напоминающего то, что называли Голубым Павильоном - лет десять назад интерьер полностью выгорел в результате неосторожного обращения с огнем подгулявших комсомольских работников, и после срочного ремонта в особняке разместились административные службы. А вот раньше...
Проехав вдоль бетонного забора, автобус развернулся к высоким воротам, по обе стороны которых расположились застекленные будки с милиционерами. Ворота тут же бесшумно разошлись в стороны, автобус въехал за забор и остановился.
- Приехали, товарищи, - сказала в микрофон Марина Александровна. - Без меня от автобуса прошу не отходить.
На бетонированной площадке, помимо автобуса, стояло с десяток "Волг", две "Чайки", крытый грузовик и желтые "Жигули". Позади в ворота въезжала еще одна "Волга". Тщательно расчищенные и присыпанные кирпичной крошкой дорожки вели в обе стороны к одинаковым не особенно приметным строениям из белого кирпича. Третья дорожка, самая широкая, шла вдоль кленов в коричневых почках и темных лиственниц прямо и под уклон туда, где виднелась покатая крыша с двумя затейливыми башенками. По этой дорожке и повела гостей Марина Александровна. Они переговаривались, поднимались по широким ступеням к высоким, гостеприимно распахнутым полукруглым дверям, над которыми нависала застекленная галерея второго этажа. Но, входя в двери, замолкали.
Сразу же за дверями гостей встречали два невероятно серьезных и крепких мужчины в черных смокингах и с голубыми лентами через плечо. Один из них повторно спрашивал у каждого входящего фамилию и имя и, сверившись со списком, ставил галочки. Второй, заглядывая первому через плечо, делал пометки , в списке, полученном от Марины Александровны. Некоторых гостей - в частности, Неприятных - просили показать приглашения. Впрочем, никого не обыскивали, не выдворяли... Всех, прошедших контроль, Марина Александровна направляла налево, в беломраморный гардероб и столь же беломраморные "комнаты отдыха", где можно было помыть руки и т. д., поправить прическу и костюм у позолоченных зеркал, перекурить на красном бархатном диванчике в окружении бронзовых плевательниц и экзотических папоротников. Только здесь гости вновь обретали дар речи, а кое-кто начал уже и пересмеиваться.
Очень скоро на мужскую половину заглянул один из контролеров и сказал:
- Прошу, товарищи, в зал. Церемония начинается.
Из женских комнат гостей вывела Марина Александровна. Шествие тех, кто дожидался в гардеробе, возглавил второй контролер. По пути в колонны вливалась публика из фойе, просторного, но невысокого.
Зал, куда направлялся нарядный людской поток, напротив, поражал высотой. По стенам ввысь убегали белые колонны, чередуясь с панелями, обтянутыми красным бархатом, и высокими узкими окнами со сложным переплетом. Почти под самым потолком вдоль трех стен тянулся узенький балкон с деревянными перилами. На мягком красном ковре рядами, как в театре, выстроились белые кресла с красными, в тон ковру и панелям, сиденьями. Иван устроился было по соседству с Неприятных в предпоследнем ряду, но Марина Александровна оглянулась на него, сделала выразительные, глаза и быстрым, чуть заметным жестом подозвала к себе.
- Ты что? - прошептала она, когда он к ней приблизился. - Иди за мной.
Она подвела его к самому первому ряду, несколько обособленному от остального зала и состоявшему всего из восьми кресел. Пять мест были заняты.
- Вот, - сказала Марина Александровна, подводя сына к креслам, - свидетеля привела.
- Скажи, какой вымахал! - Навстречу Ивану поднялся Дмитрий Дормидонтович. До сего дня Иван и видел-то отца Павла раза три-четыре, но помнил хорошо - еще бы, мамин начальник, дома только и разговоров. Чернов протянул Ивану руку, и тот, поспешно положив цветы и сверток с подарком на свободное кресло, пожал ее. Неожиданно для Ивана Дмитрий Дормидонтович притянул его к себе и крепко обнял. - Настоящий мужик стал. Как семья, работа? Что жену-то не привел?
- Да она... - начал Иван.
- Ну потом еще поговорим, обязательно, - сказал Дмитрий Дормидонтович и легонько подтолкнул его к следующему креслу.
- Иван Ларин, - констатировала Лидия Тарасовна и, не вставая, протянула руку.
- 3-здравствуйте, - робея, сказал Иван. Следующее кресло занимала ослепительной красоты женщина в длинном темно-вишневом платье с глубоким вырезом, прикрытым газовыми кружевами в тон платью. Она сама поднялась навстречу Ивану и с улыбкой взяла его за руку.
- Уж меня-то вы, конечно, не помните, - проворковала она.
- Отчего же? Вы - Ада Сергеевна, мама Ника... в смысле, Никиты. - В последний раз он видел ее, когда еще учился в школе, но какой шестнадцатилетний мальчишка может забыть такую женщину, даже если это мать одноклассника?
- И Тани, - вновь улыбнувшись, добавила она.