Страница 14 из 146
Алексея прошиб холодный пот, сердце замерло, пропустило такт и вновь гулко заколотилось.
- Да что это я, в самом деле... - прошептал он и поспешно прикрыл одеялом спящую Аду. Руки тряслись. Ему было невыносимо видеть ее роскошное тело. Алексей тряхнул головой, сбрасывая необъяснимую, цепенящую истому.
- Вот черт! - пробормотал он и заметался по комнате: искал папиросы, спички, трусы. Последние вскоре нашел: намедни кто-то из них в игривом раже прицепил его бельишко на рожок люстры. Прочего искомого в спальне не оказалось. Он натянул трусы и на цыпочках вышел в столовую. Жмурясь от неожиданного света - в спальне из-за задернутых гардин стоял полумрак, - он обнаружил пустую смятую пачку вчерашнего "Кэмела" и несколько совсем хилых окурков в пепельнице.
- Кажется, в бушлате что-то оставалось, - прошептал он. - А нет, так вернусь и чинарики распотрошу. Не покурить - совсем хана!
Он рванулся в коридор и распахнул дверь отведенной ему комнатки. Его старую одежку за ненадобностью спрятали куда-то, и он не мог сейчас вспомнить, куда. Трясясь от нетерпения, он заглянул в шкаф, в тумбочку, полез под кровать, где пылилась брезентовая котомка, с которой он приехал сюда. Алексей вытащил ее за лямку - и вместе с ней вытащилось еще что-то, завернутое в белую тряпочку. Он развернул ее и воззрился на грубую статуэтку из глины. Огромный член, полустертые следы букв на животе и на спине у куклы... Алексей вздрогнул вслед необъяснимо накатившей и тут же схлынувшей волне запредельного холода.
Стараясь не глядеть на пол, Алексей встал с корточек, занес ногу, намереваясь вдавить мерзостного глиняного уродца в пол, утоптать в порошок..
"Не сгоняй паука, не топчи куклу..." Что это за слова? Где, где он мог их слышать? Аккуратно переставляя ноги, Алексей вышел в коридор...
Какое-то курево отыскалось на кухне. С третьего захода он зажег спичку, затянулся, не разбирая вкуса, присел на табуретку...
Толстая, остро воняющая потом цыганка, побирающаяся по вагонам, пока проводники не высадили ее где-то на подъезде к Уралу. Шастала, воровато озираясь, подсаживалась к пассажирам в общих и плацкартных, канючила на хлеб детишкам, предлагала погадать. Ее гоняли, брезгливо отворачивались, покрепче прижимали к себе пожитки, бдительно оглаживали карманы...
-"Яхонт мой бриллиантовый, позолоти ручку, не прогадаешь..."
"Иди, иди, Бог подаст".
"Ай, и ждет тебя, милый..."
"Пошла вон, я кому сказал?!"
И на прощание - злобный блеск черного глаза, вкрадчивый шепот:
"Паука не сгоняй, не топчи куклу - погибель накличешь..."
Отчего-то эта ахинея билась в голове всю дорогу до Питера, а как попал Алексей на вокзале в родственные объятия - исчезла начисто и вспомнилась лишь сейчас, потому что не вспомниться не могла.
- Чушь, пустое совпадение, - шептал он. - Нелепица полная. Однако же...
Находка не требовала объяснений. Алексей вырос в среде, не знавшей запрета на тайные науки. Книжные прилавки и ларьки пестрели изданиями, преимущественно грошовыми и шарлатанскими, по оккультизму, гаданиям, нумерологии. "Звезды и судьба", "История ведовства", "Черные мессы и ритуалы", "Как завоевать сердце любимого" и прочее в том же роде. Газеты были забиты рекламой практикующих магов и прорицателей типа мадам Броверман-Ленорман. Ко всей деятельности такого рода Алексей относился не только брезгливо, а и с опаской, и отнюдь не потому, что не верил в тонкие миры. Наоборот, их существование было для него более бесспорным, чем существование собственное. Но перед каждой душой ворота в эти миры откроются в положенный срок; и до времени ломиться туда - глупо и чрезвычайно опасно для самого взломщика и для всех, кого он, добровольно или помимо их воли, тянет за собой.
И вот теперь преступная дура, смазливая и коварная, сделала его жертвенным бараном и протащила через взломанные ворота. И самое страшное заключается в том, что ей это удалось вполне. А он-то - и вправду баран! - увидел в ней высокую мечту, идеал... И поддался на убогие уловки суккуба - демона самого низкого пошиба, принявшего женское обличие!..
- Стоп-стоп, - сказал себе Алексей, пытаясь холодным голосом рассудка заглушить ярость, совершенно неадекватную ситуации. - Привлекательная, молодая, обеспеченная женщина проявила, как умела, свою в тебе немалую заинтересованность. И ее можно понять: за хрычом-дядюшкой сладко ли? Так разве это беда? Тем более, при таком раскладе открываются возможности, о которых ты едва ли мог и мечтать...
Но тело отказывалось внимать здравым доводам и действовало на особицу, ведомое непонятной силой. Аккуратно сложил всю одежду, которой его наделили в этом доме - дядин костюм, рубашки, белье, носки, купленный ему клетчатый пиджак. Рядом поставил черные лакированные ботинки. Облачился в латаную серую рубаху и суконные штаны (гардероб, в котором он сюда прибыл, нашелся во встроенном шкафу). Отыскал огрызок химического карандаша и принялся за прощальную записку. Несколько вариантов исчиркал и порвал. Нужно было спешить. Он боялся, что Ада проснется и войдет сюда. Тогда... он не знал, что будет тогда, но этого следовало избежать во что бы то ни стало.
"Эти серьги оставляю Вам в возмещение расходов, связанных с моим пребыванием. Всеволоду Ивановичу скажите, что меня срочно вызвали в Иркутск".
Сойдет. Придумывать что-то еще нет времени. Безымянная сила гнала его прочь из ведьминского гнезда, на вольный воздух.
Алексей подхватил котомку и, стараясь не стучать сбитыми кирзовыми сапогами и не скрипеть входной дверью, выскочил из квартиры. Спускаясь по лестнице, он ни разу не оглянулся.
Антикварные часы в гостиной пробили семь раз.
- Жаль, - пробормотал он, уловив отголосок часового боя. - Жаль.
Так и трясся в пустом в этот ранний час трамвае с одной лишь мыслью, которую и мыслью-то было не назвать: "Жаль. Жаль. Жаль". И только на кольце вдруг подумалось: "Но куклу все же не раздавил". И мир начал расцвечиваться вновь.
Посидел на лавочке у Александринки, вспоминая все, что произошло с ним, поломал голову, что же делать теперь. Выходило, что нечего. Впрочем, не совсем так - оставалось у него в Ленинграде одно пустячное, чужое, в общем-то, дельце...