Полоса переменности

— Я не думаю, что вам стоит это смотреть, — сказала Карина-1, но он настоял.

У матери был приоткрыт рот и тряслась нижняя челюсть, глаза слегка косили, как будто она не могла сфокусировать взгляд на стоящем перед ней человеке, ладном, гладком, крепком. Белая форма туго обтягивала его живот, выпяченный маме в лицо. Человек покачивался с пятки на носок, и золотая пряжка его ремня то приближалась к маме, то удалялась от нее.

Антон смотрел не отрываясь. Грохнул выстрел, и он вздрогнул так сильно, словно до последнего не верил, что это произойдет. Слезы хлынули у него из глаз, он коснулся экрана смартфона кончиками пальцев, словно хотел закрыть матери оставшееся веко.

Бережно, словно последнее свидетельство ее жизни, он положил мобильный в нагрудный карман и остановился посередине своей огромной квартиры. Закатное солнце мягко светило в огромные окна, комнаты дышали свежестью и чистотой. На кресле с резными ножками уютно свернулся зеленый шелковый шарфик, который Анна забыла, в спешке собирая чемоданы. Антон взял его в руки. Шарфик тонко пах духами и из прохладного тут же сделался теплым.

Мягко пропел свою мелодию домофон. Антон открыл, не подумав спросить, кто там. Лифт поднял наверх Жанну. Она была в приталенном брючном костюме рубинового цвета. Новая подтяжка окончательно обезобразила ее лицо, сделав рот длинным и узким, как у деревянной куклы.

Вихляя тощим задом и высоко подбрасывая костлявые ноги, Жанна прошла в квартиру. По-хозяйски открыв бар, она плеснула в два бокала по большой порции самого дорогого коньяка и поднесла выпивку Антону. Тот не протянул за бокалом руки.

— Не хочешь, Антонио? Зря, — Жанна присела на подлокотник кресла, перелила все в один бокал, второй поставила на журнальный столик, сделала глоток. В общем, так: невеселые новости. Для тебя невеселые, а для меня так неплохие, потому что я нашла четверых ведущих, которые с успехом тебя заменили. Мы, понимаешь ли, почему-то воображали, что люди к тебе привыкли и станут по тебе скучать, но нет. Они переключились сразу. Нет, конечно, письма пишут, просят выпускать тебя почаще, но письма вялые, без угроз, так что тебя решено послать. Ну, чего ты молчишь? Ты пил тут, что ли? У тебя почему красные глаза? В общем, неважно. Короче, я решила сама прийти сказать, потому что нас, вроде как, многое связывает. Квартиру нужно будет освободить завтра к утру. Встанешь в семь, вещи соберешь и к восьми, к открытию, в службу занятости, ближайшая — в третьей зоне. Вещей много не бери, понял? Так, трусы, рубашки. За слепой сейчас санитары подъедут, через полчасика. Хватит вам попрощаться?

Жанна хохотнула, сделала большой глоток коньяка, запрокинула голову и прикрыла глаза, чтобы чувствовать, как тепло растекается по горлу. Антон посмотрел на зеленый шелк в своих руках, собрал его в легкий, похожий на хризантему, комок и опустил его, сминая, в нагрудный карман, к телефону.

Когда Жанна открыла глаза, он стоял совсем рядом. Его рука медленно поднялась и легла ей на горло. Вторая осторожно вынула бокал из ее пальцев. Коротко размахнувшись, Антон разбил его о витой подлокотник кресла. Коньяк плеснул широкой полосой, залил светлую обивку, оставил на рубиновом костюме Жанны темные пятна.

Антон зажал в ладони круглую подставку и приставил короткую ножку с зубцами осколков к горлу Жанны. Она стала всхлипывать. Он молчал. Ее тощие руки с длинными ногтями шарили по воздуху, словно ища, за что бы зацепиться.

Антон слегка нажал. Три струйки крови быстро побежали по дряблой коже Жанны к ложбинке между грудями. Жанна попыталась закричать, но из ее рта вышло только сдавленное негромкое «а-а-а…».

 — Страшно? — спросил Антон. — Ничего, тебя уберут еще до того, как завоняешь. Санитары. Через полчасика.

Жанна тихо хрипела. Антон сжимал ее горло все сильнее и сильнее.

— Вот ведь странно, — сказал он, — я делаю это в первый раз, а меня даже не мутит.

Крупная слеза выкатилась из глаза Жанны. В комнате остро пахло потом, кровью и коньяком.

Игорь шел по городу за Линой. Улицы были пусты, около получаса оставалось до времени, когда люди должны были выйти на работу. Голые пятки Лины шлепали по мостовой и оставляли влажные, быстро подсыхающие следы. Игорь нервно оглядывался по сторонам.

— Не думал, что по этому городу можно свободно ходить, — сказал он.

— Можно, — ответила Лина не оборачиваясь. — Только недолго. Им просто в голову пока не приходит, что кто-то может обнаглеть до такой степени.

Они вошли в промзону и свернули к воротам, ведущим во двор ткацкой фабрики.

— Перелезешь? — спросила Лина.

— Да, вроде, не сложно, — ответил Игорь. Он не лазал через заборы с тех пор, как был мальчишкой, но прекрасно справился: подпрыгнул, подтянулся на руках, оттолкнулся ногами от сворки ворот, перевалился и тяжело спрыгнул с другой стороны. Лина протиснулась между прутьями забора, вытянувшись, как улитка, и повела его между складами. Из теплушки высунулся заспанный сторож, худой сутулый мужчина лет сорока. Его подбородок украшала двухдневная щетина, по большей части седая.