Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 30

Сама педагог, тетка Нинка считала, что обязана «выбить лень» из племянницы, которую к ней прислала сестра из деревни, где закрыли школу. О том, что надо с племянницей каждый день сидеть вечерами, разбирать заданные на дом уроки, суровая женщина «не заморачивалась», в твердой уверенности, что при любых способностях ребенка уж программу  начальной-то школы одолеть самостоятельно может каждый ученик, если не будет лениться. А от лени с давних пор хорошо отучают розги, а если розог нет, то – ремень.

В молодости Викина  тетка узнала, что именно так в старой Англии столетиями шло обучение в частных школах, а ведь каких успехов добилась эта маленькая страна,  все знают. Поэтому, тетка считала, что только система физических наказаний способна принести ощутимые плоды в обучении  «серой массы народа», как она говорила. Применить  свою нацистскую систему в государственной и даже в частной школе тетке Нинке никто бы не позволил, поэтому она и решила использовать в качестве подопытной мыши  попавшую в ее руки маленькую Вику.

- Ну, чё, Викуля,  тебе какао понравилось с булочкой? Я молодец, да? – когда Вика допила какао, гордо спросила Вера, забирая из рук Вики  кружку.

- Целое дело было все это сюда незаметно притащить, - добавила она.

- Понятно, - ответила Вика.  – себя не похвалишь – никто не похвалит. Ну, извини-извини, я шучу. Так моя мама всегда говорит, когда мы хочем, чтобы нас похвалили.

- «Хочим»! Нет такого слова, есть слово хотим, - менторским тоном, с некоторой долей высокомерия, вызванного обидой, поправила подругу Вера  и уже мягче, объяснила:

– Вот ты прикалываешься, а мне обидно. Думаешь, просто мне было все это притащить?

- Ладно-ладно – миролюбиво сказала Вика. - Только жалко, что мало, я все еще есть хочу. И до чего же холодно!

- Ты очень замерзла?

- Очень-очень.

- Вот подожди, я тебе скоро бабушкино пальто принесу,  и ты сразу согреешься, - пообещала Вера. – В него таких, как ты, две поместятся. Надо только придумать, как его из ее комнаты вытащить, чтобы никто не заметил. Бабушка недавно его примеряла, а мама сказала ей, что пока морозы не обещают. Бабушка и повесила его обратно в шкаф. Оно такое теплущее, толстое, у него воротник пушистый красивый, а подкладка почему-то красная. Почему-то. Я спросила, а бабушка сказала, что когда его шили, в магазине был только красный атлас, вот его и купили на подкладку. Бабушка так и сказала – атлас, как будто про урок географии. Как это может быть, чтобы был только один атлас в магазине, скажи? Бред! Не представляю!  Но зато пальто теплое, оно должно тебя согреть. Боюсь только, что слишком оно  тяжелое,  я его незаметно не смогу пронести. Буду ждать, когда все заснут. Окно открою и высуну его, потом со двора заберу.





- С-сильно не высовывай, а то у-уронишь пальто в грязь и испортишь. Б-будет твоей бабушке  п-подарок, - рассудительно посоветовала Вика, хотя от холода у нее уже зуб на зуб не попадал.

-  М-меня п-позови, я п-помогу в-вытаскивать, л-ладно?

- Ладно. Только ты тут держись. А если выпачкаем пальто, то постираем, - решительно заключила Вера.

- В-выдумала тоже! – возмутилась Вика. – К-тто же пальто стирает? Т-ты что, не знаешь, что п-пальто надо куда-то - я забыла -  от-тдавать и деньги за это платить. Моя мама в прошлом году в город привозила свое пальто, и ей потом его чистое-чистое выдали. Она говорила, что денег много взяли. А если бы можно было п-пальто с-стирать, она бы его п-постирала, деньги бы не тратила. П-поняла?

- Ладно,  поняла, только ты не засни,  а я тебя позову пальто вытаскивать,- миролюбиво сказала Вера, сняла с себя бабушкину шаль, в которой пришла, и отдала ее Вике.

Но ни пальто не помогало, ни шаль.  Вике было очень холодно. Пальто было тяжелым, но, кроме него, казалось, на Вику навалилась еще какая-то тяжесть и сдавила ей грудь. Это была тяжесть одиночества и страха.

 Девочка устала и так замерзла, что в некоторые мгновения ей казалось, что она уже никогда не попадет в тепло, к людям. Вокруг нее была холодная темная ночь. Ни звезд, ни луны. Скорчившись, как сказала бы мама, «в три погибели», девочка мечтала о теплых мягких маминых руках, о ее ласковой улыбке, о добрых, любящих ее глазах.

Иногда  она, все так же сидя, засыпала, но сон был коротким и быстро обрывался, то ли  из-за холода, то ли потому что тоска и страх, окутавшие ее маленькое сердечко, казалось, останавливали его во сне, и воспротивиться этому можно было Вике только, проснувшись. Но и очнувшись от забытья, ей все так  же было страшно, тяжело и одиноко,  хотя  инстинктивный страх смерти и отпускал.

А еще в эту ночь девочка не могла не думать и не вспоминать о том, что ее выгнало из теткиного дома, какие мучения нельзя было сравнить с этой пыткой холодом. Какой страх одинокого, забившегося в укромный, хоть и далеко не приветливый,  уголок, котенка мог идти в сравнение с не раз испытанным ею страхом при приближении к ней злобных, маленьких,  глубоко посаженных над  обвислыми щеками сереньких глазок ее истязательницы.

 Вика отгоняла эти невольные воспоминания и старалась представить себе, как обрадуется ее родненькая мамочка, когда увидит на пороге их дома в  Архиповке  свою старшенькую, как расцелует, как вкусно покормит ее горячей картошкой в мундирах с жирной слабосоленой селедкой, а потом напоит чаем со сдобными сладкими пирогами. И весело будет за столом их большой семье, и легко станет на душе, перестанет давить груз обиды и страха.