Страница 27 из 31
У нас куда-то пропали общие темы для разговоров, и мы постепенно отдалялись друг от друга, и это здесь-то, в такой неоглядной дали от родных мест, от близких по крови людей!
А часто ли ты с радостью бросалась мне в объятия, когда я этого хотел? Нет в тебе той простоты, того темперамента, раскрепощенности, наконец, когда только коснешься желанной женщин и она рада тебе, она – твоя. Ее не гложут пустячные обиды, не заботит вчерашний борщ, она не складывает в уме, не вычитает, а трепещет от твоего прикосновения, рада ему как празднику, и не променяет твои ласки на любые заморские лакомства. Всегда другая, всегда новая, не откроешь ее всю, не узнаешь. Она серьезная и веселая одновременно, и в самый трудный момент она поймет, поддержит и поднимет настроение. Отчасти ты – такая, но улыбка у тебя не всегда наготове. Гордость и независимость наравне со слабостью и беззащитностью притягивает мужчин, как магнитом, а безропотная услужливость и упреки надоедают быстро и никому в семье радости не несут.
Кого-то связывают общие дети, их предать не каждый может, а у нас даже этого нет. Меня задело, конечно, что стоило мне обратить внимание на другую, в тот же вечер ты встретила своего морского офицера. Я благодарен тебе, что ты была сдержана, не унизила меня откровенными встречами с ним до этого самого, рокового для меня дня, когда он принес к нам своего ребенка. Жаль, что он сразу ушел в плаванье, я бы его, как следует, взгрел, тогда, может, тебе бы меньше досталось и БЕЛОЙ ПЕРЧАТКЕ не за что было бы меня к мертвецу водить.
-Да уж,- вступила в разговор Вера, - если этот капитан меня один раз спас от смерти в снегу, то вполне рыцарским было его желание спасти меня и от измен мужа, ведь это вполне объяснимо. И хоть он твердит теперь, что любит, просит уйти от тебя и жить с ним, тебя это не должно заботить. Я тебе по-прежнему верна, ничего ему не обещала. Я первой не предам тебя никогда, хотя ты продолжаешь меня обижать, даже теперь, пережив столько ужасов, потеряв здоровье. Возносишь себя, оправдываешь, а меня обвиняешь. Я тебе не навязывалась, ты видел, какая я, все это время, что я жила в Воронцовке. Я старалась, как могла, чтобы тебе было со мной хорошо, с той поры, как мы поженились.
А если что-то тебя раздражало, ты бы сказал, если б любил, чтобы я могла измениться, что-то в своем поведении исправить, да и к моим упрекам ты мог бы прислушаться. Если б любил.
Видишь, сколько, оказывается, претензий у тебя ко мне, а я столько голову ломала, искала причину твоей холодности и измен. Решила, что моей единственной виной перед тобой была моя бездетность из-за трудного детдомовского детства.
Я столько мечтала о ребеночке, что вцепилась в Васеньку, и ни за что от себя отпускать не хочу, и кажется мне, что уже ничего мне от жизни не надо: ни любви, ни дворцов, ни нарядов, а только был бы со мной Васенька, не отняли бы его у меня, оставили бы.
Николай покосился на Веру, и во взгляде его появилось то самое выражение, каким встретил он ее первый рассказ о встрече с БЕЛОЙ ПЕРЧАТКОЙ. Вера этот взгляд узнала и подумала: «Ну, вот опять решит, что мозги у меня не на месте».
- Ты уж лучше рассказывай дальше, - сказала она вслух, - а то, не дай Бог, поссоримся в такой трудный для нас обоих момент.
- Хорошо, слушай дальше. – Подумать о своей жизни я смог только в первый день после ночной встречи с мертвецом. А в последующие дни я, хоть и не мог спать, но и думать уже не мог – окончательно обессилил. Иногда впадал в забытье, короткое, без сновидений и не приносящее отдыха. Ночами все повторялось. Мертвец являлся вновь после наступления гнетущей тишины и заполнения голубовато-фиолетовым ландышево-трупным дымком. Снова он брал мою руку в свою и «грелся», проговорив несколько слов в укор моей совести:
- Женщина твоя тебя простила, но здесь мои порядки, их нарушать никому нельзя, а так легко прощать я не умею. Не женская у меня сущность…
Спорить с ним, что-либо возражать я уже не мог – я потерял силы. А тем временем лицо мертвеца розовело, кожа натягивалась и в районе глаз сквозь тень, неизменно лежащую на их месте, пробивался некий ртутный блеск, почти огонек, от которого лицо вурдалака стало вполне похожим на лицо живого человека.
Уменьшился ландышево-трупный смрад, исходящий от окружающего мертвеца дымчатого ореола, даже фрак его «очистился» и утратил свою припорошенность то ли пылью, то ли плесенью.
Каждый раз после встречи с ним я терял сознание, а очнувшись, получал ковш воды. Постепенно даже руки перестали меня слушаться.
Перед тем, как меня отпустить на волю, мертвец произнес, не разжимая губ, гортанным голосом, что теперь мне ни одна женщина не понадобится, а не то, что несколько сразу, и физически я буду слабей любой из них, поэтому не я, а они смогут меня избивать и мучить, если им этого захочется.
Как я очутился невдалеке от нашего поселка в лесу, не знаю, не помню ничего – был в забытьи, но раз нашли там БЕЛУЮ ПЕРЧАТКУ, то это, безусловно, ее проделки. Знаю только, что я шел, шел медленно, но шел сам и гораздо дольше, чем туда добирался. Не мудрено, что я поседел – пережить такое просто немыслимо.
Может, мы с тобой сошли с ума? Или Тамара, рассказывая нам свои сказки в Воронцовке, загипнотизировала нас на столько лет? Этот вопрос я задавал себе не раз и не мог ничего понять, пока ты мне не сказала, что здесь все о БЕЛОЙ ПЕРЧАТКЕ знают, но боятся говорить о ней, чтобы не накликать беду на себя и свою семью, да и давно о ней слышно не было. А что с той БЕЛОЙ ПЕРЧАТКОЙ, что висела над моей головой в лесу на дереве, когда меня нашли?