Страница 8 из 56
Ренуар и его "портрет мадемуазель Ромен Ланко".
Модильяни, "портрет Диего Риверы".
Судя по всему, рассудок возвращался довольно быстро, как и некое подобие страха. Наконец, послышался знакомый баритон:
- Когда мы находились в медицинском центре, вы говорили с матерью, которая лежала без сознания. Отвечали на какие-то ее реплики. Но Дорис не произнесла ни слова. И я тому свидетель. Я был вынужден на вас надавить, чтобы вы наконец-то отключили аппарат жизнеобеспечения. Именно тогда я нажал кнопку вызова дежурного врача. Тот немедленно обратился в полицию. Мне пришлось ударить его ножом, но весьма аккуратно, чтобы позже, залечив рану, он смог описать вас во время дачи показаний. Я практически тащил вас к машине. И вы не сопротивлялись. Причина в неимоверном стрессе, усугубленном аварией, попали в которую мы по вине некоего Роберта Олсэна. Он мертв. Его тело ожидает нас в подвале. Раствор формальдегида не даст ему испортить великолепный аромат, наполняющий этот дом. Чувствуете?
- Секунду, - в горле девушки пересохло. Губы потрескались.
Одна за другой в памяти мелькали картинки новогодней ночи. Выдернутый шнур. Кровь дежурного врача. Стекольные брызги. Поцелуй.
- Эйс, вы меня поцеловали?
- Не стану отрицать, Аннет. Когда я укладывал вас в постель, во мне затрепетало то отцовское чувство, которым я, увы, обделен. Утопить его в коллизиях того дивного вечера я не посмел и уступил порыву. И судя по тому, что вы вспомнили об этом маленьком, но весьма значимом инциденте, думаю, нам пора приступить к трапезе. Слева от вас лежит сарафан, нижнее белье и носки. Жду вас внизу через несколько минут. Бежать бессмысленно, ибо все окна и двери заперты. Vir prudens non contra ventum mingit***. Покинув комнату, идите прямо по коридору, затем направо. Там будет лестница.
- Я скоро буду.
Когда Аннет скинула одеяло, она обнаружила, что правое бедро перемотано бинтами, живот исцарапан. Отражение в зеркале говорило о том, что те самые стекольные брызги достигли цели. Множество мелких ссадин и порезов.
Надев сарафан, она услышала звуки вальса Шопена, доносящиеся откуда-то снизу.
"Думаю, терять мне и впрямь больше нечего".
Эйс позаботился о том, чтобы Аннет не заблудилась по дороге в гостиную. До самой лестницы пол был усыпан лепестками орхидей. На каждой из ступеней лежало по розе. Первое, что бросилось в глаза девушки, когда она спустилась, - сервированный на двоих огромный стол посреди гостиной. А на обеденном столе лежал тетрадный листок. В момент, когда она хотела дотянуться до него, чтобы рассмотреть поближе то, что на нем нарисовано, ее талию и плечи обхватили крепкие мужские руки.
Эйс провел указательным пальцем по ее губам. Музыка звучала все громче.
...могу ль я больше умереть?* - отрывок из стихотворения "Прости".
totum revolutum (лат.)** - полный сумбур.
Vir prudens non contra ventum mingit (лат.)*** - мудрый мужчина не мочится против ветра.
Эйс. Тот красный снег.
Прошло полгода с того момента, как мы с Аннет "познакомились".
Миллионы секунд в ожидании просветления. Десятки рисунков, на которых я изображал забитых до смерти молотком алкоголиков. Тренировка.
Десятки бездомных, зарезанных кухонным ножом. Repetitio est mater studiorum*.
Каждое полотно - мгновение, олицетворяющее торжество справедливости, какой я ее представлял. Неминуемое возмездие. Нивелируя различия между дипломатом и насильником, начинаешь понимать: цена их жизней примерно равна. И ты рад лишь оттого, что не все зависит от твоей ненависти к ним. Природа все же изобретательнее. Она дает тебе свободу воли.
Я вычислил интервал, в который неизменно попадало количество шагов, сделанных Аннет на пути в школу. Четыре вида прически.
Уйма сарафанов и блузок, преимущественно консервативных цветов.
Она постоянно оглядывалась.
Мне хотелось верить, что Аннет ищет меня у себя за спиной. Ждет, когда я вновь подкрадусь и не оставлю ей никакого выбора. Прижму к себе. Мне хотелось сделать ей больно, только чтобы увидеть слезы. Вновь почувствовать каково это, когда сердце не перекачивает кровь, а продуцирует ее, вкладывая какой-то едва уловимый трепет. Я поднимался на крыши высочайших Бостонских зданий, вставал на самый край. Так, что дуновение ветра могло отправить меня прямиком к земле. Клал руку на сердце и ждал, пока оно не разгонится. Но этого не происходило. Раз за разом я возвращался домой и резал правое бедро. Каждый день без эмоций - новая засечка, напоминавшая об отсутствии души.
Полгода забвения. Поиска заменителя ощущений.
Убийства, картины, Лоутон, мать - рутина. Наш повседневный выбор исходит из довольно извращенных соображений. То, что для любого человека носило характер табу, складывалось в мой образ мышления. То, что для людей - норма, для меня - нонсенс. Получается, я искал не любовный суррогат, а некое подобие общества. Я знал, что Аннет такая же. Она поймет, если я расскажу ей о том, чем занимаюсь по ночам.
Аннет примет любой мой подарок. Ей необходим кто-то взаимно ведомый. Ведь две крупицы, выпавшие из пакета, знаменуют инициацию нового рода. В ретроспективе они - обитатели того самого пакета. Но в настоящем - сепарированный обстоятельствами тандем, способный в перспективе свить осиное гнездо. И только осиное. Ибо художник не в силах изобразить радугу, располагая лишь тушью.
Первое декабря. День, который запомнился тем, что ко мне вернулся рассудок.
Выпал первый снег.
Лоутон впервые ударил мою мать. Идеально.
Стоя на краю пятиэтажного здания в районе Лонг Варф, я понял, что внизу появляются автомобили полицейских. Собиралось все больше зевак.