Страница 67 из 127
Отставил в сторону проблемы со святым даром и мажориками, будущее покажет, вслушался в речь куратора. Он тоже повторил о загруженности учебным материалом на первом курсе и вообще, первые два года считаются самыми трудными для студентов. Потом перечислил предметы, которые будем проходить, их полтора десятка. В большинстве совершенно новые, не такие, как в университете, - нормальная анатомия, латинский язык, медицинская биология и общая генетика, биофизика, история медицины и фармации, гистология. Из более-менее известных - иностранный язык, биология с экологией, общая и органическая химия, история.
После собрания подошел к юноше, которому, как мне показалось, поддержка на первых порах более нужна. Ваня Савченко, как его назвал куратор, высокий и худощавый, с тонким умным лицом. Не надо быть физиономистом или психологом, чтобы понять о его тонком душевном складе, хрупком и отзывчивом. Волнение, застенчивость, неуверенность, какие-то переживания - все эмоции отражались на живом лице, меняющемся каждый миг. Заметно по ранним морщинкам и складкам, что в жизни ему досталось не мало огорчений, но нет в нем обиды и злости, глаза светятся мечтательностью и ожиданием лучшего, как у ребенка.
Интерлюдия
Ваня рос у матери один. Отца у него не было. Конечно, не в буквальном смысле, он у всех должен быть. Но мальчик никогда не видел и не знал о нем, пока случайно не услышал соседок-сплетниц, обсуждающих у колодца мать. Они не заметили Ваню, затаившегося неподалеку за плетнем, он играл в прятки с ребятами. Тетя Лиза, сварливая и постоянно недовольная соседка, громко высказывалась товарке визгливым голосом:
- Представляешь, Соня, эта тихоня вздумала меня поучать! Я-де не слежу за детьми, они при живой матери без присмотра. Какое ей дело до моих, пусть смотрит за своим! Нагуляла невестимо от кого, поди от прохожего молодца, а все туда же, воспитывает. Пусть Клава учительница, но ко мне не лезет, так и сказала ей. Педагог нашлась!
Что ответила тетя Соня, Ваня не слышал, сказанные слова отозвались гулом в его ушах, обида за мать и слезы душили десятилетнего мальчика. Дома он не сказал ничего матери, только больше ласкался к ней. Жалость к самому родному человеку переполняла его сердце, как и горечь из-за чужого и далекого отца, бросившего их. Мать он не расспрашивал о неведомом родителе, боялся расстроить, а она не рассказывала, даже не упоминала о нем.
И до этого дня мальчик отличался от сверстников избыточной впечатлительностью. Какое-нибудь рядовое происшествие, проказы детей легко выводили его из душевного равновесия. Ваня мог заплакать взахлеб или замыкался в себе, забивался в угол. Ребятишки же смеялись над ним, называли нюней или маменьким сыночком, и он все больше отдалялся от них, искал уединения. Здесь его спасали книги, мама приохотила Ваню к ним, как он только научился читать. Мальчик перечитал школьную библиотеку, даже книги для старшеклассников, многое, может быть, не понимая. Всем сердцем переживал за героев, радовался и горевал с ними, его фантазия рисовала как наяву картины происходящих событий
К семнадцати годам вырос робким и застенчивым юношей, избегающим шумных компаний одноклассников. Друзей у него не было, как и любимой девушки. Ваня скрывал от других свои порывы и мечты, боясь насмешек не слишком деликатных ровесников. Единственно в какой-то мере раскрывался перед матерью, беззаветно любящей и переживающей за него. Она видела его неспособность постоять за себя, непрактичность в жизненных ситуациях, чрезмерную для почти взрослого сына романтичность и душевную отзывчивость, привитую героями книг. Винила себя, но продолжала опекать Ваню, всеми возможностями оберегала от напастей жестокого мира.
Отрадой для нее стали немалые успехи сына в учебе. Ваня заканчивал школу среди лучших, только по нескольким предметам не дотягивал до пятерок. С выбором будущей профессии сомнений не испытывал, еще с восьмого класса готовился стать врачом. Стремление помогать другим от недугов и страданий органично вплелось в нравственные идеалы юноши, в нем он видел свое будущее. Мама поддержала намерения сына, хлопотала с выбором учебного заведения, предприняла все усилия для успешного поступления своего непрактичного, витающего в облаках, сына. На время экзаменов приехала с ним в столицу, едва ли не за руку водила в институт. И, наверное, большее счастье после зачисления Вани испытывала мама, чем сын. Радость и гордость переполняли сердце многострадальной терпимицы, не слишком много от жизни ей доставалась подарков.
Конец интерлюдии
С приветливой улыбкой протягиваю руку для пожатия:
- Давай познакомимся ближе. Евсеев Сережа.
Юноша тоже улыбнулся, но как-то нерешительно, робко, а потом ответил, пожимая мою руку: - Ваня Савченко.
- Ваня, предлагаю пойти в какое-нибудь кафе поблизости, посидим, поговорим. Не против?
Тот засмущался, а потом произнес виноватым голосом:
- Сережа, я не против, только меня мама ждет, переживает.
Да, думаю, похоже Ваня из маменьких сыночков, не решается чем-то ее беспокоить. Примерно такое предполагал, отвечаю самым доброжелательным тоном: