На пороге зимы

Называть врагов дикарями хотелось всё меньше. Верен был твёрдо уверен, что у настоящих дикарей не бывает гордости, и они бы сдались за южное зерно и мирную жизнь. К этим же, выбравшим свободу, трудно было не испытывать уважения. Они обещали стать достойными противниками, а это значило — никто не скажет, что Верен, сын красильщика шерсти, зря учился сражаться, а сотник напрасно приблизил мечника-самоучку.

— Сегодня потрясём Эслинга, чтобы отправил кого-нибудь на разведку, — рассуждал вслух Ардерик. — Своих людей я в горы не пошлю. Местные точно знают, откуда ждать засады, а наши привыкли сражаться на ровной местности. Или ты вырос в горах, Верен? Я всё забываю.

— Нет. — Верен с трудом оторвался от вида вершин, укутанных утренней дымкой. — У нас вокруг Красильной Заводи были холмы, но это другое. В горах вырос мой друг, и будь он сейчас здесь…

— Но здесь его нет, а стало быть, не о чем и говорить, — Ардерик переводил взгляд с карты на горы и обратно, будто пытаясь рассмотреть обозначенные тропы и обрывы сквозь гранитный массив. Потом оглянулся на примолкшего Верена и ободряюще кивнул ему: — Твой друг наверняка нашёл себе хорошее место и женился на той девчонке из пекарни, или откуда она там была. Что толку тосковать?

— Мы не расставались ни разу за пять лет, — покачал головой Верен. — Устроившись на новом месте, он непременно дал бы знать!

— Сейчас всё равно не узнаешь, так что выкинь ерунду из головы. Нынче у нас другие заботы.

Верен молча кивнул: слова сотника были разумны. Но тоска не утихала. Чем дальше они уходили от привычных мест, тем чаще Верен вспоминал друга — но его не было, и по правую руку ощущалась непривычная пустота.

— Идём найдём Эслинга. — Ардерик свернул карту и сунул за пазуху. — Я готов поверить, что он будет неделю собирать войско, но не тому, что некого послать в разведку.

Он бросил последний недобрый взгляд на горы:

— В этот раз мы покорим дикарей. Или уничтожим.

***

Ардерик с Вереном прошли мимо конюшни, дивясь, как лошадям хватило места, мимо поленницы, которой, по их расчётам, должно было хватить года на три, а по уверениям слуг — только-только до весны. На всём лежал отпечаток добротности — на каменных стенах толщиной в человеческий рост, конюшне, сложенной из огромных брёвен, даже на том, как неторопливо и тщательно работали слуги. Однако бросалась в глаза и безыскусность, с которой здесь строили. Не было ни крашеных ставен, ни цветников под окнами. Разве что резьба на окнах и дверях цепляла взгляд и поражала тонкостью работы, однако в целом замок не выглядел наряднее городских домов. Воины обошли кухню, откуда уже пахло свежими лепёшками, и оказались на заднем дворе.

Женщина, которую они увидели, едва повернули за угол, казалась тонкой, как тростинка, несмотря на тяжёлый плащ. Она стояла у погреба, ожидая, когда слуги вынесут оттуда необходимые припасы. Мех чернобурой лисицы на оторочке плаща сливался с тёмными волосами, уложенными в сложную причёску, а на поясе звенела связка ключей. Ардерик поспешно одёрнул на себе поддоспешник и толкнул Верена, но тот и сам сообразил, что перед ними хозяйка замка, и тоже поторопился пригладить волосы и стряхнуть грязь с сапог.

— Госпожа Элеонора! — Ардерик остановился в пяти шагах от неё и учтиво склонил голову. — Молва не может передать и малой доли вашей красоты.

— Ардерик, прозванный Медвежьей Шкурой за охотничьи подвиги, — улыбнулась баронесса, кивнув в ответ. — Мы наслышаны о вашей храбрости. Принимать вас и ваших воинов в Эслинге — большая честь. Дела не позволили мне присутствовать на ужине, но сегодня я надеюсь услышать от вас последние новости. Мы здесь, в глуши, соскучились по гостям. Давайте присядем, и вы мне всё расскажете.

Пока Ардерик повторял Элеоноре рассказ о том, как в столицу пришло отчаянное письмо лиамских купцов, Верен стоял позади и украдкой рассматривал хозяйку замка. Она действительно была красива. Лицо было по-девичьи свежим, черты — тонкими, тёмно-серые глаза искрились любопытством, а движения отличались лёгкостью и точностью. Она была заметно моложе супруга: лет на пятнадцать, не меньше. В её манерах не было той неторопливой основательности, что отличала Эслинга. Слушая Ардерика, баронесса нетерпеливо постукивала носком сапожка по земле и, едва дав сотнику ответить, задавала следующий вопрос.

— Стыд и позор, что несчастным жителям Лиама пришлось обратиться за помощью к его величеству, — с горечью сказала она, когда короткий рассказ был окончен. — Нам повезло, что вы успели прибыть до снегопадов.

— Ваш муж так не думает.

— Тенрик самолюбив. Ему трудно привыкнуть к мысли, что в его дела кто-то вмешивается. Но я уверена, что вы договоритесь.

— Вчера он почти предложил мне убраться, пока тракт не замело.

Баронесса извиняющеся улыбнулась и пожала плечами:

— Мы здесь отрезаны от цивилизованного мира. Самые образованные люди в наших краях — счетоводы, прибывающие по весне, чтобы взвесить шерсть. Будьте снисходительны к нашим манерам.

Ардерик смущённо отвёл взгляд:

— Это вы простите меня, госпожа Элеонора. За годы походов я отвык от общества благородных дам и был груб и несправедлив.

— Так вы говорите, его величество заинтересован в расширении территории, — вернулась Элеонора к тому, с чего начала разговор. — Чем могу помочь? Я мало смыслю в военных премудростях, но если дело касается хозяйства, сделаю, что смогу. Еда для воинов, корм для лошадей, тёплая одежда — вы всем обеспечены?

— Благодарю, госпожа. — Ардерик поднялся для поклона. — С такой поддержкой мы быстро разберёмся с дикарями. Но позвольте спросить, можем ли мы рассчитывать на ваших людей? Едва ли дочь маркграфа Талларда прибыла на Север без охраны.

— Храбрость не защищает от болезней и непривычного климата, — ответила баронесса. По её красивому лицу будто пробежала тень: чуть крепче сжались губы, между бровями пролегла складка. — Обращайтесь ко мне с любыми нуждами. Принимать воинов его величества — честь для Эслинге, — твёрдо повторила она и тоже поднялась. Плащ чуть распахнулся, обнаружив стройную фигуру, облечённую в платье из тёмной тяжёлой ткани. Баронесса кивнула на прощание и направилась к замку.

— Что за женщина… — выдохнул Ардерик, когда она скрылась из виду. — Верен, если заметишь, что мой язык ненароком развязался в её присутствии, толкай меня, не церемонься. После вчерашнего я думал, что они тут все малость примороженные, но сейчас словно солнце показалось.

Он ещё раз взглянул в сторону, куда ушла баронесса, хмыкнул и решительно отвернулся.

— Ладно! Не до глупостей. После завтрака я возьму Эслинга за жабры, и пусть только попробует не собрать воинов в ближайшие дни!

***

— Это и есть прославленное воинство, которое столько лет сдерживает натиск северных дикарей?!

Перед Ардериком во дворе выстроились около пятидесяти человек, собранных Эслингом за три дня. Больше половины из них давно простились с молодостью, быстротой и силой. Человек пятнадцать выглядели молодыми и крепкими, но по сутулым плечам и неловкости, с которой на них сидели простые кожаные доспехи, было понятно, что за оружие парни взялись чуть ли не впервые.

— Это не воины, — Ардерик сплюнул в расщелину между каменными плитами. — Скотоводы, дровосеки, кто угодно, но не воины.

— Два неурожая подряд и мор, — напомнил Эслинг с непроницаемым лицом. — Это все, кого я смог собрать сегодня. Через неделю подтянутся люди из дальних поселений…

— Такие же искусные воители, как эти? — презрительно поинтересовался Ардерик. — Ты! — Он наугад указал на парня с густыми светлыми волосами и одновременно вытолкнул вперёд Верена. — Покажи моему ученику, что умеешь.

Меч Верен оставил в спальне, как подобает гостю, и выходить на поединок, хоть и условный, с одним деревянным щитом, в спешке сунутым ему в руки, и коротким ножом на поясе совсем не хотелось. К тому же северянин не уступал ему ни ростом, ни шириной плеч. Но Ардерик не отменил приказ, а потому Верен решительно шагнул вперёд. Увидев же, как неловко противник тянет из ножен клинок, и вовсе приободрился.