На пороге зимы

Дарвел за спиной как-то тяжело топнул и шумно вздохнул. Эслинг обернулся, встретился с пустым взглядом из-под полуопущенных век и запоздало понял, что стражник смертельно устал за эту ночь и едва держится на ногах.

— Иди отдыхать, — велел Эслинг. — Я пригляжу за всем.

Дарвел кивнул и вышел, чудом не задев косяк двери. Эслинг набросил плащ и тоже покинул комнату. Вышел во двор и, прежде чем направиться на стену, бросил взгляд наверх — на башню, где под самой смотровой площадкой располагалась голубятня.

***

В крошечной передней было чуть теплее, чем в гостиной, выстуженной из-за открытого окна. Элеонора стояла, скрестив руки на груди, и старалась сдержать дрожь от холода, тревоги и бессонной ночи. Она скользила рассеянным взглядом по мальчишке-лучнику, который лихо взобрался в окно, только чтобы убедиться, что дверь действительно не открыть изнутри; по Грете, державшей ему фонарь, и изредка оглядывалась на остальных служанок, пытавшихся навести порядок в гостиной: смести снег с ковра и раздуть угли в камине. Наконец в коридоре раздались шаги, а в следующий миг на дверь без предупреждения обрушился страшный удар. Лучник и Грета шарахнулись, а снаружи послышался чей-то урезонивающий голос. Ещё два удара, и в распахнувшемся проёме показался Ардерик — всклокоченный, в рубахе, залитой кровью, и с топором в здоровой руке.

— Вы свободны, баронесса, — объявил он. За его спиной высился оруженосец, с явным сожалением рассматривающий искрошенный в щепки засов.

— Входите же, — Элеонора улыбнулась, заглянула Ардерику в глаза и натолкнулась на пустоту. Он смотрел будто бы мимо неё и всё сжимал в руках этот дурацкий топор. Улыбка на лице Элеоноры уступила место серьёзному выражению, а приветливый тон деловому: — Полагаю, у вас найдётся четверть часа, чтобы объяснить наше нынешнее положение и возможные планы врага.

— А я полагаю, что планы врага известны вам лучше, чем мне, — негромко и зло ответил Ардерик.

Элеонора прикусила губу. Разумеется, Тенрик рассказал о её глупой выходке с камнями.

— Ардерик, друг мой, — сказала она как можно мягче, — нам обоим тяжело далась эта ночь. Вам — в разы тяжелее. Я всё объясню. Входите же! Обсудим всё в спокойной обстановке.

Ещё не родился мужчина, который мог устоять перед волшебством её голоса и взгляда. Вот и Ардерик смешался и нерешительно шагнул вперёд. Оруженосец придержал его за локоть и осторожно забрал топор.

— Камнееды вернутся, когда стемнеет, — говорил Ардерик, сидя на краешке скамьи. — Днём мы выкосим их из луков со стены, но ночью легко подобраться незамеченными.

В гостиной он чуть оттаял, хотя на Элеонору почти не смотрел. Без топора вид у него стал менее дикий, но служанки всё равно косились с опаской. Сопровождавшие сотника мальчишки откровенно клевали носом, осушив по стакану вина.

— У вас уже есть план? — Ум Элеоноры работал чётко, несмотря на бессонную ночь.

— Есть. Но для этого нам самим надо дождаться сумерек.

В камине трещали дрова, согревая выстуженные покои, служанки принесли горячей воды и свежую еду. Элеонора привычно отметила, что обед приготовлен хорошо, припасы не экономили. Пока.

— Всё зависит от того, сколько людей у меня будет к вечеру, — продолжал Ардерик. — Многие ранены. В такое время лекарь важнее военачальника. Сейчас мы можем только ждать.

— Тогда вам надо отдохнуть, — Элеонора поднялась и сделала знак служанкам. — Приготовьте постели для сотника и его людей.

— Но госпожа… прямо здесь?..

Элеонора поморщилась от обеспокоенного тона Бригитты.

— В их спальне сегодня не топили. Нет позора в том, чтобы дать приют воинам, проливавшим за нас кровь. Постелите им, скажем… в гардеробной.

В гардеробной не было окон, а значит, дневной свет не помешал бы уставшим мужчинам выспаться. А ещё эта комната примыкала к спальне Элеоноры и сообщалась с ней неприметной дверью.

— Располагайтесь, — Элеонора распахнула гардеробную перед Ардериком. Служанки внесли дымящиеся кувшины, тазы и чистые тряпки. — Горячей воды мало, но помыться хватит. Одежду оставьте у двери, её почистят и починят.

Передавая сотнику светильник, она взглядом и лёгким движением пальца указала на дверь в углу, обитую той же тканью, что и стены. Прикрыла за собой дверь и вышла.

Ардерик пришёл спустя четверть часа. Он смыл кровь с лица, сменил рубаху и снял повязку с руки, но по-прежнему выглядел хмурым и усталым. Уселся в кресло, указанное Элеонорой, вытянул ноги, бросил короткий взгляд на проплешины на шкурах на полу и спросил без обиняков:

— В свете некоторых новых сведений, полученных от барона, я вынужден повторить свой вопрос: откуда у вас те камни? Прошу прощения, юлить и говорить намёками меня не учили.

Элеонора поморщилась от его церемонного тона и ответила спокойно:

— Вы уже знаете, откуда они у меня.

— Почему вы лгали?

— Я не лгала. Но и не могла сказать всей правды.

— Почему?

— Потому что вы могли сделать неверные выводы касательно наших с Шейном отношений.

— Неверные?

— Разумеется, неверные.

— Вы… — Ардерик ударил кулаком по резному подлокотнику и слова полились, обгоняя друг друга: — Вы хоть понимаете, в какой опасности были всё это время?! Вас могли выдать в любой миг! Вы были здесь одна, без охраны и с полным ларцом северного яда! Рассветные силы! Вас могли обвинить в заговоре против всей семьи, могли повесить без суда! А эта выходка? Да Эслинг мог убить вас на месте, и я не защитил бы вас, не успел бы, хоть бы и имел за спиной тысячу человек!

— Меня защитило бы моё происхождение, — холодно проговорила Элеонора.

— Чушь! Я скажу, что вас защищало все эти годы — благородство обоих Эслингов! А может быть, тонкий расчёт, тьма знает. Но вы обязаны жизнью своему мужу и деверю, нравится вам или нет! А может быть, мужу и…

— Да что вы себе позволяете? — Элеонора встала, и Ардерик поднялся вслед за ней. — Вы оскорбили меня, обвинили во лжи, а теперь хвалите моих злейших врагов и намекаете на немыслимые вещи?

— Я привык высоко ценить свою верность, — раздельно проговорил Ардерик. — Я буду защищать вас до последней капли крови, Элеонора. Я так и сказал барону. Когда мы разговаривали там, внизу, я соврал, будто клялся вам когда-то на турнире в вечной верности. Такими вещами не шутят! И если вы ведёте двойную игру, если вы лжёте и строите планы за моей спиной, если всё это время втайне желали победы другому…

— Ардерик, друг мой! — Голос Элеоноры дрожал от ярости и обиды, но нельзя было сорваться. — Как же вам досталось этой ночью, если вы поверили в такие ужасные вещи! Сейчас вы увидите, что я не желала победы никому, кроме вас.

Знамя лежало на столике у окна, свёрнутое в аккуратный рулон. Когда Ардерик развернул его, по бархату пробежали искры. Сотник долго смотрел на знамя, затем повернулся к Элеоноре:

— Это вы шили его?

— Этими самыми руками, мой друг, — она положила ладонь ему на плечо, впервые не защищённое доспехом. — О, Ардерик, я всю ночь не сомкнула глаз! Слушала лязг мечей и не знала, живы вы или нет! Я хотела помочь, я не знала, что ещё можно сделать для вашей победы. Возьмите это знамя, и пусть оно принесёт вам больше удачи, чем старое.

Ардерик осторожно расправил складки, собравшиеся внизу, дважды прочёл девиз, очертил кончиками пальцев меч. Его лицо разгладилось, а взгляд, поднятый на Элеонору, был почти виноватым.

— Это же… долгая работа, верно? Неужели вы шили всю ночь?

Элеонора улыбнулась:

— Я перед вами в неоплатном долгу, и с радостью сшила бы для вас тысячу таких знамён.

Напряжение, царившее до этого между ними, ушло. Элеонора осторожно забрала знамя и отложила. Её пальцы всё ещё лежали на плече Ардерика и тихонько поглаживали тело сквозь грубую ткань. Ярость, только что переполнявшая Элеонору, расходилась по телу горячими волнами. Сердце билось мерно и гулко, отдавалось в бёдрах, заполняло целиком. Верный меч снова послушно лежал в руке, и требовалась самая малость, чтобы приручить его окончательно.