На пороге зимы

Сухое дерево занялось сразу. Элеонора схватила меховую накидку и вылетела за дверь, успев придать лицу спокойное и несколько утомленное выражение.

***

Служанки не ждали под дверью. Судя по доносившимся из-за стены голосам, сидели в соседней комнате вместе с пришедшими с Тенриком стражниками и болтали о том, о чем только и можно болтать, проводив супругов на ложе. Элеонора опустилась на узкий диван и прикрыла глаза. Сердце колотилось, как у пойманной птицы; она едва сдерживала дрожь в руках и боролась с соблазном приоткрыть дверь и заглянуть. Завтра Тенрик проснется больным или… Элеонора поднялась и принялась мерить шагами комнату. В который раз она заново перебирала свои действия: камень был один, комната — достаточно велика… Ардерик был прав, следовало сперва испытать камни, но другого столь удобного случая могло и не представиться.

Элеонора вздрогнула, когда из-за двери послышался надсадный кашель. За ними последовали грубая ругань, грохот переворачиваемой мебели и, наконец, тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, и Тенрик втащил Элеонору в комнату раньше, чем она сообразила убежать.

— Ты клятая подстилка! — проорал он. Его душил кашель, и дальше он сыпал короткими, хлесткими словами. — Сука! Тварь!

По комнате расползался удушливый и гнусный запах, вонь, которая не разбудила бы только мертвецки пьяного. Элеонора выхватила взглядом перевернутую жаровню, угли, от которых по шкурам расползались язычки пламени, а в следующий миг вспыхнуло и перед глазами — Тенрик с размаху ударил её по лицу. В горле защипало, из глаз потекли слезы, но не от боли и обиды, а от едкой вони.

— Братец подкидывал мне эту дрянь в очаг каждый месяц, когда мы были детьми, — выговорил Тенрик между приступами кашля. — Ты решила поиграть в те же игрушки? Так играй!

Дверь захлопнулась, в замке щёлкнул ключ. Элеонора кинулась к окну, непослушными пальцами откинула крючки и распахнула ставни. Затем схватила покрывало и принялась хлестать огонь на полу. В дверь стучали, дёргали; наконец, ключ повернулся и служанки, все пятеро, кинулись на помощь.

— Мы постелим вам в первой комнате, госпожа. Выпейте воды.

Проворные руки укутали ее, поднесли к губам сперва воду, затем целебный, унимающий кашель настой, приложили к лицу завёрнутый в полотенце снег.

— Жаровня стояла слишком близко к постели, а я слишком усердно предлагала барону вино, — пояснила Элеонора, приняв из рук служанки чашку и с горечью убедившись, что руки мелко и противно дрожат. — Боюсь, он истолковал мои намерения превратно. Мне лучше, благодарю. К утру я буду здорова.

Завтра можно будет улыбаться, сокрушаться об испорченных шкурах и покрывале, беспокоиться о здоровье служанок, приводивших спальню в порядок. Сегодня же Элеоноре оставалось только свернуться клубком под одеялом и дать наконец волю слезам, лившимся уже не от едкого дыма. Ардерик был прав, снова был прав — человеку, давшему камни, нельзя было доверять. Шейн снова всё просчитал, он знал, что Элеонора не удержится от соблазна. Знал, когда уезжал, когда обнимал ее в беседке… Они были врагами с самой первой встречи, и завтра Элеонора примет это как само собой разумеющееся. Но сейчас по щекам текли слезы оттого, как глупо она себя выдала. План, такой простой и изящный, рухнул. К Тенрику теперь будет не подобраться — больше он ей не доверится. Камни, которые она считала тайным оружием, оказались детской игрушкой. Девиз предков — «Иди осторожно» не лгал. А больнее всего сверлила сердце глупая и постыдная мысль о том, что Шейн никогда, ни единого мига её не любил.

Комментарий к 3. Снег и огонь

Киноварь при нагревании выделяет сернистый газ, который вызывает раздражение в глазах и горле и кашель, а ещё специфически пахнет. За консультацию спасибо Великому Соколу https://ficbook.net/authors/615499. Без неё Тенрика может и траванули бы )

========== 4. Иглы и мечи ==========

Небо на юге ещё не начало светлеть, когда Элеонора проснулась от шороха за дверью. На миг затаилась в постели, оглядывая непривычный потолок над головой. За дверью кто-то возился. Разом вспомнив вчерашний день, Элеонора села и потянулась за накидкой.

Имперский закон предписывал казнить отравительниц в кипящем масле, и не будь Элеонора по рождению выше мужа, он имел бы право вынести приговор на месте. Сейчас Тенрик запросто мог запереть её в подземелье в ожидании суда равных — то есть по меньшей мере до весны. На его месте она не пренебрегла бы этим правом.

Однако вламываться в комнату никто не спешил, и Элеонора хлопнула в ладоши, поднимая служанок. Следовало привести себя в порядок, а ещё надо было как можно скорее предупредить Ардерика, что план провалился. При этой мысли Элеонора закусила губу, чтобы не застонать от собственной беспечности. Если бы она послушала его вчера…

— Грета, — обратилась она к служанке, расплетавшей ей ночную косу, — когда пойдёшь за водой, найди сотника или его оруженосца.

Девчонка понятливо кивнула и метнулась к двери, но та отворилась навстречу, и Элеонора поднялась, едва успев запахнуть меховую накидку, вскинуть голову и принять самое надменное выражение лица.

За дверью оказался Дарвел и трое парней. Они втащили в переднюю подносы и котелки с едой под медными крышками, три вязанки дров, большую бадью воды и ещё одну поменьше с плотной закрытой крышкой. Затем парни прошли в спальню и стали закрывать и заново конопатить распахнутые с вечера окна. Снаружи двери тоже стучали молотками.

— Как здоровье господина барона? — поинтересовалась Элеонора ледяным тоном. Дарвел сглотнул и кивнул.

— Деревенщина, — негромко проговорила она ему вслед, когда за дверью с шумом задвинули тяжёлый засов, и молотки ударили в последний раз. Значит, этот день предстояло провести в своих покоях. Элеонора взглянула на кадушку с плотной крышкой и подумала, что в конце дня с удовольствием опрокинула бы её Тенрику на голову.

— Что ж, — она обвела взглядом растерянных служанок, — барон заботится о нашей безопасности. Позавтракаем здесь, а после займёмся рукоделием. Бригитта! Оденься потеплее и сядь к окну. Когда рассветёт, почитаешь нам что-нибудь подходящее. Да не к этому окну, а к тому, что выходит на дровник!

— Вы хотите передать весточку сотнику? — служанка мигом сообразила, что за дровником упражнялись с мечами.

— Весточку хочешь передать ты. И не сотнику, а его оруженосцу, — объяснила Элеонора с тщательно отмеренным возмущением. — Грета, платье!

Бригитта распахнула ставни и принялась старательно дышать на заплетённое ледяными узорами стекло. Элеонора поёжилась от порыва холодного воздуха и с сожалением отбросила накидку — пора было одеваться.

Все слёзы были выплаканы ночью. В груди было пусто и холодно, зато предательство Шейна больше не отзывалось внутренней болью. Утихла и боль в скуле, а налившийся под гладкой кожей кровоподтёк замазали и припудрили. Едкий запах выветрился за ночь, окна были снова заколочены крепко, по-зимнему, и о вчерашнем напоминали только подпалины на шкурах, устилавших пол, да погнутая крышка музыкальной шкатулки, так некстати оказавшейся на перевёрнутом столе. Глаза Элеоноры были сухими, спина — прямой, а движения — спокойными и плавными.

На тонком полотне под её руками разворачивалась битва на реке Красной, в которой Империя впервые успешно захватила соседние земли благодаря верности и поддержке союзников. В поход отправились два союзных короля, а вернулись — император и его верный вассал. Родись Элеонора сто лет назад, шептала бы над вышивкой заговоры, не сомневаясь, что принесёт иглой не меньше удачи замку, чем мечом. Однако она верила лишь в силу оружия и хитрости, а потому молча тянула нить и ждала, когда монотонная работа успокоит её достаточно, чтобы можно было всё обдумать.

Будь Тенрик имперцем — настоящим, искушённым в интригах — Элеонора уже искала бы в небе голубя, несущего в столицу обвинительное письмо. Чего проще — обвинить жену в сговоре с мятежным братом, отправить его на виселицу, а её в столицу за окончательным приговором? Влияние семьи, без сомнения, защитило бы Элеонору, однако о Севере можно было забыть навсегда.