На пороге зимы

— Мы сможем сделать арбалеты, чтобы вооружить ими всех защитников стены? — быстро спросила Элеонора. Ардерик покачал головой:

— Ваш кузнец едва ли сможет выковать спусковые замки. Эта работа тоньше, чем топоры и косы, к которым он привык.

— Дурной мир испортил всех, — кивнула Элеонора. — Всё же попробуйте объяснить ему, что нужно. Железа хватит. Если потребуется, перекуём плуги и бороны. — Перехватила протестующий взгляд барона и твёрдо добавила: — Если не отстоять замок сейчас, весной не понадобится ни пахать, ни сеять.

Ещё одну затянувшуюся паузу прервал Эслинг:

— Что ж, мы приняли главные решения. Предлагаю теперь подняться на стену и убедиться, что мы не переоценили угрозу.

***

На улице ощутимо похолодало и ветер усилился. Смотреть на разорённые укрепления было больно, эта боль саднила сильнее, чем рана. Стена устояла, но внутри всё превратилось в большое пепелище. Все постройки, от кухни до подсобных клетушек, раскатали по бревнам и сожгли.

Камнемёты за ночь подогнали ближе к замку. Увидев Эслинга, Элеонору и Ардерика, северяне приветствовали их торжествующим рёвом.

— Не думаю, что мы переоценили угрозу, — проронила Элеонора, оглядывая толпу, собравшуюся на расстоянии арбалетного выстрела. — Впрочем, вон идёт Шейн. Сейчас узнаем, готов он к перемирию или нет.

Шейн с небольшой свитой шёл к камнемётам небрежным, прогулочным шагом. При дневном свете его можно было рассмотреть получше: рослый и широкоплечий, как барон, но не столь тучный, он двигался с ловкостью, выдававшей долгие занятия воинским делом. На поясе висели длинный меч и колчан, за плечо был закинут арбалет. Несмотря на мороз, он не взял плаща и красовался в войлочной рубахе с выпуклым родовым узором, в котором вилась алая нить. Рыжие волосы выбивались из-под шлема, голубые глаза смотрели на стену с насмешкой и вызовом.

В руках северяне тащили мешки. На какое-то время камнемёты оказались закрыты спинами в узорных рубахах. Затем рычаги дёрнулись, и в сторону замка полетели головы. Глухо шмякнулись о каменную кладку и рассыпались по пустоши, пятная утоптанный снег. Ардерик и Верен перегнулись через стену, забыв об опасности. Челюсти убитых были крепко подвязаны, между зубов были вбиты обломки камней. Верен приметил густую чёрную бороду и вцепился в камень в бессильной ярости. Храфн испытывал его в Нижнем Пределе, учил владеть мечом и щитом…

— Мы угостили твоих людей ужином! — заорал Шейн. — Выбрали лучшие куски! Жаль, они оказались непривычны к нашей пище!

Ардерик с рычанием рванулся вперёд; Верен дёрнул его за плечо, обхватил за пояс, не давая перевалиться со стены. Втроём со стражниками они оттащили сотника к лестнице. Верен встал перед ним почти вплотную, загораживая вид на пустошь, и осторожно подталкивал Ардерика к выходу.

— Теперь мы знаем, что пленных они не берут, — проронила Элеонора и отвернулась. Её лицо было бледным, но глаза смотрели без страха. — Смотри, они казнили и жителей деревни. Можно только догадываться, что этим несчастным пришлось пережить перед смертью. Это война, Тенрик.

Барон кивнул:

— Поднимите тревогу. Пошлите весть в Лиам. И соберите всех в зале — нужно успокоить людей, оказавшихся под нашей защитой.

Стражники разошлись. Ардерик с Вереном тоже скрылись в тёмном проёме лестницы. Барон с баронессой остались одни, не считая слуг, державшихся в отдалении.

— Шейн никогда ещё не заходил так далеко, — проговорила Элеонора. Её руки крепко сжимали край меховой накидки — оставалось сделать ещё один ход, чтобы завершить подготовку к большой игре, где следующий ход был уже не за ней. — Раньше он грабил и разорял, но не убивал. Нужно показать ему, что ты осуждаешь его поступок, и спустить родовое знамя.

— Родовое знамя?!

— После того, что сделал Шейн, вы не можете быть под одним знаменем. Он и его люди должны видеть, что барон Эслинг не будет больше покрывать их преступления.

Эслинг шумно вздохнул:

— Ты права. В кои-то веки. Дарвел! Тьма, где он?

Вместо ответа раздался гулкий, глубокий звук колокола. Древний сигнал к войне разнёсся далеко по пустоши, заставил северян и обитателей замка поднять головы и приковал взгляды к башне. Элеонора в который раз поблагодарила судьбу за широкую смотровую площадку, которая не давала увидеть снизу, какое знамя развевается на башне.

— Вот тебе и ответ, — невесело улыбнулась она. — Я сама распоряжусь насчёт знамени, нехитрое дело. Вы с Дарвелом сейчас нужны внизу. Никто не знает подземелье Эслинге лучше вас.

Барон нахмурился, но кивнул. Элеонора ужом скользнула на лестницу. Теперь нужно было догнать Ардерика и успеть перекинуться с ним парой слов наедине.

Напоследок она оглянулась на пустошь. Снег блестел от солнца. Лучи бросали тёплые отсветы и на головы казнённых — таким золотом расплатился Север с имперскими воинами.

***

Ардерика она встретила перед последним поворотом к его спальне. Он обернулся на звук её шагов, и Элеонора не узнала сотника. Широкие плечи ссутулились, с осунувшегося лица смотрели совсем мёртвые глаза.

— Я подвёл вас, баронесса, — сказал он ровным голосом. — Я проиграл и битву, и Северную войну.

— Нет, — Элеонора шагнула вперёд, коснулась его руки. — Это я вас подвела. Я должна была… не знаю… Я могла сделать больше!

— Глупости. Мы бы не смогли собрать больше людей и не успели бы выстроить более высокую стену. Я должен был предвидеть…

Он замолчал, опустил взгляд. Элеонора шагнула ещё ближе, взяла в ладони его измученное лицо и заглянула в серые глаза, будто затянутые пеленой дождя:

— Ардерик, прошу вас, не отчаивайтесь. Темны ночи после Перелома, но свет прибывает с каждым днём. Мы что-нибудь придумаем. — Дождалась мелкого кивка, отступила и приказала Верену: — Присмотрите за ним. И не ходите одни на стену. Я пришлю лекаря и позже приду сама.

Верен молча поклонился и увлёк Ардерика в комнату. Усадил в скрипучее кресло и взялся растапливать камин, благо ящик для дров был полон. Временами оглядывался на Ардерика — тот, не мигая, смотрел в пол. Сухие дрова занялись быстро. Верен поднялся, чуть постоял, опершись на каминную полку. Нога снова разболелась, а перед глазами плыли цветные точки. Он перевёл дух и обернулся к Ардерику:

— У камина теплее. — Тот не шелохнулся, и Верен подошёл ближе. — Нельзя отчаиваться. Что-нибудь придумаем.

Сотник только покачал головой:

— Нет. Мы ничего не сможем сделать. Война проиграна. Впрочем, ты мне ничего не должен. Поступи на службу к барону, а лучше — к баронессе, она подобрее. Весной тракт растает, и ты вернёшься домой.

— Весной я принесу клятву верности, — твёрдо сказал Верен, — и мы вернёмся вместе. Домой или куда угодно.

— Некому присягать, Верен, — Ардерик поднялся и повернулся к окну, но не сделал ни шага. — Нет сотни — нет сотника.

Верен встал перед ним, стараясь не морщиться от боли, опустился на одно колено и дёрнул пряжку поясного ремня, на котором висел меч. Он никогда не видел, как клянутся в верности, но какая разница, какие слова говорить, если они идут от сердца и тысячи раз проговорены в мыслях?

— Я клянусь служить тебе верно и преданно…

— Верен!

— …посвятить свой меч защите Империи…

— Верен, рассветные силы, встань!

— …и служить тебе до самой смерти, и пусть меня пронзит мой собственный меч, если я пойду против тебя и против чести и совести! Вот, — добавил он и сунул Ардерику в руки свой пояс. — Я не буду служить барону и никому другому, кроме тебя, и не коснусь оружия, если не получу его из твоих рук.

Ардерик молчал. Наконец выдохнул, сдавленно хмыкнул и коснулся ножнами плеча Верена.

— Кажется, вместо сотни воинов я приобрёл одного, чья верность стоит тысячи, — горько усмехнулся он. — Встань, Верен из Красильной Заводи! Не так приносят клятвы, но ты же не отстанешь, пока я не опояшу тебя воинским поясом.

— Всё равно всё наперекосяк, — смущённо бормотал Верен, пока Ардерик застёгивал на нём пряжку. Он уже почти стыдился своего порыва. Но из глаз Ардерика как будто бы уходила мертвящая пустота, а значит, всё было не зря. — Лучше уж так, чем никак.