Страница 34 из 35
Правильный выбор II - 33
Ренсинк Татьяна
(в камере Розен, Н. А. Бестужев)
***
Где есть любовь, там и совет.
Где совет есть, там — свет.
Пришла пора, хоть есть запрет,
Но сердцу преград нет.
В милом нет постылого —
Не зря ведь так говорят.
А в постылом нет милого —
Эту веру не истребят.
Где сердце сердце встретило,
Душа поет в любви.
Где сердца любовь приметили,
Там счастью с миром быть.
В милом нет постылого —
Не зря ведь так говорят.
А в постылом нет милого —
Эту веру не истребят.
Как увидал любви зарю,
Голова ж кругом.
И нет разлук, коль в мир зовут,
И нет пути в другом.
В милом нет постылого —
Не зря ведь так говорят.
А в постылом нет милого —
Эту веру не истребят.
Допев свою песню, Милана кланялась под аплодисменты слушателей и их жен, но вдруг, сжавшись в колющей боли, стягивающей спину да живот, она схватилась и замерла на месте. Ее глаза на миг застыли во встречном взгляде Алексея. Он тут же вскочил, как и заметившие происходящее остальные.
-Милана, - рванул к милой Алексей и, поддерживая ее, повел на улицу.
За ним последовал и Вольф, которого сопровождал часовой и плац-майор: это был племянник Станислава Романовича Лепарского.
И он старался большую часть времени, как и его дядя, проводить рядом с осужденными для поддержки и может какой помощи. Так и в этот день, он присутствовал да наслаждался на очередном их музыкальном вечере...
-Алексей, идем, идем, - уводил он Алексея вскоре из дома, чтобы тот в своем беспокойстве не мешал.
-Нет, я не смогу! Если что случится?! - поражался Алексей, но тот был непреклонен и провел его в отделение к Розену, где тут же собрались в поддержку и братья Бестужевы, и Торсон.
Друзья всеми силами да уговорами удерживали Алексея у себя, чтобы он не потревожил супругу, которой приходилось и без того тяжело. Роды проходили долго и отняли все ее силы. Но, все же, посреди глубокой ночи, Милана разрешилась дочерью, и Алексея отпустили мчаться к ней.
Он стрелою прибежал, и уже долго не отходил, выслушивая советы окруживших ее подруг, которые опытностью своей делились да рассказывали, как и что надо делать, пока супруга не сможет сама встать с постели.
Вызвавшиеся помогать навещали их каждый день, от чего Алексею становилось легче, пока Милана не смогла сама подниматься и вместе с ним заботиться об их новорожденной дочурке, для которой все принадлежности, в том числе и кроватка, были давно готовы...
В этом, 1831 году, родились дети и у Александры Муравьевой, у которой дочка вскоре и умерла, родился сын и у Анненковой, и 5 сентября родился сын у Анны Розен. И, когда им приходило время разрешиться от бремени, их мужьям разрешили поселиться, под присмотром у дома часовых, на квартирах жен, чтобы быть вместе...
В сентябре 1831 года был прекрасный праздник — еще одна свадьба — обвенчался один из осужденных — Василий Петрович Ивашев — с прибывшей к нему невестой: Камиллой Ле-Дантю. Он был до того совсем угнетен, опустил уже руки и начинал думать о побеге, но новость о приезде невесты его вернула к жизни...
Любуясь ими, надеясь на счастье и для них, Алексей с Миланой стояли в объятиях друг друга и так и ушли снова к себе на квартиру, где их ждала малютка Варенька в руках нанятой из числа местных жителей пожилой да доброй няньки.
Время шло.
Как бы комендант ни старался помочь облегчить участь «государственных преступников», условия, в которые были они теперь помещены, оказались хуже, чем то было в Чите. В Чите они жили, как семья, где могли бы вместе перенести любое горе. А тут и здоровье жен стало подрываться сильнее, да здоровье и душевный покой осужденных.
На работы выходили уже не с хоровыми песнями. Все реже стали собираться все вместе. Вместо этого, образовались кружки по-характеру, наклонностям. А кто-то и вовсе становился более задумчивым да уединялся в своем. Такого в Чите не возможно было наблюдать. Там они жили вместе, а не разделенными по отделениям, и могли друг друга поддерживать, не смотря на разность характеров да взглядов.
Настал 1832 год. Это был год, когда срок 20 осужденных подошел к концу, и они были отправлены на поселение. Так, уезжал теперь, в июле 1832 года, и Андрей Розен...
-Я подготовил статейный список, - протянул комендант лист Алексею на прочтение, но тот отвернул голову:
-Я верю, что там все правильно. Перестаньте, Станислав Романович, подавать мне все это на проверку... Я уже давно забросил эти дела.
-Алексей, - пригрозил Николай, у которого они в это время снова встретились в камере.
-Вы здесь беседовали, - закивал комендант в понимании. - Однако, на этот раз беседа, как видно, печального характера?
-Жена моя все хворает. Ее здоровье никуда не годится, - признался Алексей и сел на стул.
Его душа плакала и тряслась в страхе за жизнь дорогой Миланы, которая, как только выздоравливала от простуд, тут же снова заболевала и слабела все больше, увядая на глазах заботливого возлюбленного и помогающих подруг.
-Получил наш Алексей разрешение вернуться, - сообщил Николай, указав на стол, на котором, как заметил теперь комендант, лежало то самое письменное разрешение от государя, чтобы Алексей незамедлительно вернулся в Петербург, что он может жить в своем имении и служить в Петербурге, в канцелярии третьего отделения.
-Это же прекрасно! - воскликнул комендант, но Алексей упрямо мотал головой:
-Как я незамедлительно с нею уеду, если она так слаба, если снова ждет ребенка, да и Варенька еще так мала!
-Не паникуйте, Алексей Николаевич! - попытался сострожиться комендант.
-Возвращаться Вам надо, Лешка, - сказал серьезный Николай. - Этот климат убьет ее...
И, когда проводили уехавшего с супругой Андрея Розена, снабженного всем необходимым для начала жизни на поселении в Кургане, куда отправили, Алексей стал тревожиться еще больше. Анна Розен была отправлена первой, с младенцем на руках, и сама на сносях, что вызвало беспокойство и страх абсолютно у всех. Боясь за нее, за судьбу детей, Алексей не смог больше стоять между товарищами и их женами. Он умчался к себе.
Милана сидела у люльки их дочери, устало наблюдая, как та сладко и беззаботно спит.
-Любовь моя, - облокотился рядом на стул Алексей, взглянув и на дочь. - Они уехали...
-Как жаль, что не смогла еще раз попрощаться, - прослезилась она. - Аннет заходила ко мне, просила выздоравливать, а я не могу уже... Сил нет...
-Нет, родная, - опустился к ней Алексей, и сердце его забилось еще больнее в тревоге. - Я клянусь, умру в тот же день, если ты меня покинешь!
-Что ты, что ты! - замахала та сразу. - Я не покину!
-Тогда не пугай меня! Поднимись, не болей! - прослезился он.
-Я смогу, - кивнула та в уверенности.
Алексей смотрел на нее, на дочь. Он ни на минуту не покидал квартиры еще несколько дней, отдавая все внимание и заботы лишь им, да подготавливая вещи к отъезду. Помогали ему собраться и плац-майор, и дамы, которые тоже переживали за их отъезд, здоровье да будущее.
И все же, скоро и их стали крепко обнимать, целовать, желая всего самого доброго в дальнейшем пути. Плац-майор вывел осужденных в общий двор, чтобы распрощаться смогли с Алексеем и его семьей. Им в путь дали заранее уже подготовленные вещи, которые смогут быть полезными в дороге. А Николай, выйдя вперед всех, протянул картину, где уже давно, как признался, изобразил их, но ждал, когда настанет счастливый день возвращения, чтобы преподнести этот подарок.
Было несказанно тяжело покидать стены, край, где оставались теперь без их поддержки, без их добрых дел все товарищи, ставшие близкими, как бы они ни отличались друг от друга характерами и взглядами. Встречными слезами да обещаниями на хорошее, на письма и на продолжение дела во благо, расставания час прошел.
Повозка понеслась.
И теперь предстояло держаться в любящих руках друг друга да возвращаться в родные края к тем, с которыми судьба их когда-то заставила расстаться...