Правильный выбор- часть 2 - Свой путь

Ренсинк Татьяна

(двор в тюрьме Петровского завода, Н. А. Бестужев)

***

-Боже мой, благодарю Тебя, что Ты утвердил стопы мои на стезях Твоих, так что не уклонились шаги мои. Ты явил мне дивную милость Твою, Ты сохранил меня, как зеницу ока, в тени крыл Твоих укрыл меня от врагов души моей, которые окружают меня. Что воздам Господу за все благодеяния ко мне? Благословен буди, Господи, Боже мой, творящий чудеса един, и благословенно да будет святое имя Твое во веки, и славою Твоею да наполнится вся земля! Аминь, - отстояла Милана благодарственную службу в церкви Петровского завода.

Помолившись, перекрестившись, она вышла на мороз. Душа ее не горевала теперь, а благодарила судьбу за то, что позволила вернуть желаемое. 

По приезде в Петровский завод Алексей и Милана скорее обвенчались, отметив свой праздник скромно в кругу товарищей, глаза которых тоже искренне сияли слезами радости за них. Теплом, благословением, желанием на лучшее будущее были они согреты всеми вокруг. Оставалось только писать прошения, чтобы позволили вернуться на родину, к своему оставленному сыну... 

Теперь же стояла уже глубокая зима с суровыми морозами, препятствуя продвигаться, куда бы ноги упрямо ни шли. Добравшись все же до своего с Алексеем дома, Милана скрылась скорее за дверь.

Сняв верхнюю одежду, она прошла в комнату и села на кровати. Усталость отнимала все ее силы, хотя еще было утро...

-Видимо, Сперанский каким-то образом узнал, иначе бы ее разоблачили и вернули назад, - послышался ей чей-то голос, приблизившийся к дому.  - Если бы не он, вернули бы назад точно...

Послышались шаги, и в дом вошел Алексей с комендантом.

-Ты вернулась, - улыбнулся ей Алексей и скорее поцеловал в лоб. - Устала-то как! - заметил он.

-Я тогда, пожалуй, пойду, - вызвался комендант уйти, чтобы она смогла отдохнуть, но Милана возразила:

-Нет-нет! Прошу! Я уже отдышалась!

-Осторожно, родная, ты слишком напрягаешь себя, я волнуюсь, - тихо проговорил переживающий за ее здоровье Алексей и пояснил любующемуся их нежными отношениями коменданту. - Мы ожидаем ребенка... 

-Благослови Вас Господь! - поздравил тот сразу и, будто расслабившись, тут же обнял Алексея и поцеловал ручку Милане.

Она же, с улыбкой добродушной хозяйки, тут же позаботилась о чае для гостя, усадив и возлюбленного к столу, а сама ушла в соседнюю комнату.

Эта комната была по всему своему виду приспособлена, как мастерская, где Милана уже с самого начала своего приезда занялась всем, чем могла, чтобы помогать и женам, и осужденным, как, например, помогать тоже шить одежды и им, да детям, заодно подготавливаясь к рождению и своего ребенка.

С первых дней, когда она прибыла в Петровский завод, то включилась в активную деятельность. Она внесла деньги, которые провезла, в общую артель, стала вместе с Анненковой, которая в тот момент тоже ожидала ребенка, учить жен готовить, убирать и шить. 

Занимаясь пошивкой детских вещей да белья, Милана светилась душою. «Помогать и поддерживать тех, кто нуждается, будь то родные, или просто люди, с которыми свела судьба, - высшее счастье для души,» - говорила она...

И, оставив сейчас мужа в беседах с комендантом, прибывшим снова в Петровскую тюрьму с проверкой, Милана вновь села продолжать шить...

-Вот оно, - протянул комендант на прочтение письмо Алексею, когда они уже сидели вдвоем за чаепитием, чтобы продолжить свою беседу.

Алексей развернул бумагу перед глазами: «В письмах от жен государственных преступников после перевода из Читы в Петровский завод — к родным и даже посторонним лицам — содержатся, кажется, преувеличенные о дурном будто бы помещении их в сем остроге известия, кои должны крайне встревожить и опечалить несчастных родственников их и произвести неблагоприятное впечатление на посторонних лиц. Я счел долгом доложить о сем государю, который повелел просить вас, дабы внушили состоящим в ведомстве вашем женам государственных преступников, что им не следовало бы огорчать родителей своих и чужих родственников плачевным описанием участи, коей их мужья со своими соучастниками подвергнуты в наказание, ими заслуженное, коей нельзя переменить... Жены должны помнить убедительные пламенные просьбы, с которыми обращались ко мне и другим особам о разрешении ехать под какими бы то ни было условиями, должны покориться смиренно своей судьбе безропотно и безропотно пользоваться дарованною им возможностью разделять и услаждать участь своих мужей...»

-Каков, - улыбнулся Алексей и вернул письмо коменданту. - Станислав Романович, - поднял он к нему глаза. - Вы помните, как Вас наши ангелы назвали?

-Да, совсем неблагоприятно сие название, но вполне подходящее. Я им и являюсь... Тюремщиком, - пожал плечами тот.  - Однако, я соглашусь с ними... -Пусть меня разжалуют в солдаты, но я останусь человеком...

-И когда же, в таком случае, окна прорубят? Вы разрешение получили? Мы устали ждать Ваших известий, получено ли разрешение, или нет, - завалил вопросами Алексей, но комендант молчал, опустив глаза в раздумьях. - Вы бы сами смогли жить в таком склепе? Пусть, пусть они и государственные преступники, но они люди... Я не могу бороться один... Я тоже писал Бенкендорфу, мы все завалили и государя жалобами, его давят не только родственники, но уже дошло и до других кругов...

-Да, да, - закивал комендант. - Я понимаю, что и на Вас товарищи давят. Даже Николай Ваш распространил рисунки камер, наверное, уже по всей России,... раз имеются даже на руках императрицы, как до меня донесли... Но я не могу, - начал оправдываться он, на что Алексей замотал головой.

-Нет, Станислав Романович, на меня не давят, я стою с ними и за них в данном случае. И не позволю издеваться более, чем уже наказаны... Не забывайте, что я был среди них, и душа моя еще там! - строго выдал он. - Вы же знали план этой тюрьмы еще в Чите! Вы же сами осматривали постройки! Почему не представили начальству предложение прорубить окна? 

-Да, да, мне эти вопросы уже задавали, - соглашался комендант. - Новое наказание без новой вины, как сказал Ваш друг Розен.

-Вам еще напомнить? - добавил Алексей.

-Нет, благодарю. Но я сам же не могу ломать стены, чтобы дать свет! План утвержден высочайшею волею. Разрешения на окна еще не прислано! А если бы я сам от себя стал все эти просьбы писать, то меня бы посчитали подкупленным, или союзником преступников, да назначили бы на мое место незнамо кого! А тот бы стал уж точно притеснять и приносить неприятности!

-Вы правы, - чуть остыл Алексей. - Я погорячился... Снова понесло... Простите, - покачал головой в искреннем раскаянии Алексей. - Просто, я посещаю их каждый день... Сейчас зима... Невозможно им читать и чем заниматься в коридорах. Там холодно! А при свечах в камерах у всех портится зрение...

Комендант сочувствовал и сожалел всем сердцем, но сказать что уже не находил.

-Что известно про размещение детей? - задал Алексей следующий вопрос.

-Алексей Николаевич, умоляю... Я уже заучил эту фразу наизусть... Не будет никаких помещений детям, кроме как в домах матерей. Мне жаль! И в этом я за! На какие условия Вы бы хотели обрести несчастные создания?! - воспротивился тот. - Государь написал, повторю,  для детей нельзя построить помещение, ибо нельзя знать, сколько будет сих несчастных жертв необдуманной любви.

-Я в гневе, - потер лоб и глаза Алексей, успокаивая себя изнутри. - Поверьте, Станислав Романович, - вернул он строгость взгляда к не менее переживающему коменданту. - Я буду воевать за улучшение их жизни, если понадобится. И даже, если меня после этого опять посадят в кандалах в отдельную камеру!

-Я все понимаю, друг мой... И никуда Вас не посадят, - вздохнул в облегчении тот. - Вы забыли, что я тоже желаю слыть человеком, а не тюремщиком. Я буду помогать Вам и им. Но на все требуется время, деньги и люди.

-Деньги уже у всех давно имеются, - добавил Алексей. - Мы содержим по-прежнему артель, в которую внесен приличный вклад! Милана прибыла с круглой суммой, что выручила от продажи имущества Краусе... 

Миром закончившаяся их беседа скоро дала свои результаты. Они получили, наконец-то, от государя разрешение прорубить окна. Взявшись дружными силами, духом и верою на улучшенное будущее свое и «государственных преступников», окна стали делать в тюрьме Петровского завода уже в мае 1831 года.

Благодарности не было конца ни им, ни женам, чьи большие оставшиеся связи в столице сыграли огромную роль. Ведь, рано или поздно, все, о чем они жаловались и сообщали родным в письмах, становилось известным большему кругу людей, особенно в высшем свете и среди тех, кто был близок с государем. 

И, как бы третье отделение ни вылавливало подобные письма, их содержание распространялось в любом случае...

Жизнь снова продолжалась. Внешние работы осужденных - так же. К работе в самом заводе их никак не подпускали, поскольку государь боялся, что они могут неблагоприятно повлиять на рабочих. 

И лишь один раз, когда поблизости было не найти никого, кто бы починил «пильную мельницу», то попросили Николая Бестужева и Константина Торсона, как единственных опытных механиков. Их пропустили на завод, и те все починили.  

Пока шла долгая зима, то «дети декабря» на мельнице рядом мололи на ручных жерновах муку. Но и тут их к работе не принуждали. На досуге занимались чтением, или беседами, встречаясь друг с другом то в камерах, то в коридорах, пока двери их еще были открыты до того, как будет отбой. И, хотя строгости к ним комендант по-прежнему не применял, все часы жизни в заключении были строго расписаны, даже для прогулок вдоль стены частокола. 

Кроме всего, камеры стали устраивать и по-домашнему. Стали заносить ковры, мебель, даже музыкальные инструменты, чтобы было чем отвлекаться и расслабить души в свободное время. Так, когда начали раздаваться из-под рук жен товарищей звуки Россини или романсы Бланжини, всем стало на душе веселее и теплее...