Страница 16 из 35
Правильный выбор II - 15
Ренсинк Татьяна
(Карл Кольман, Детский остров, 1820)
***
-Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради, - снова молилась Милана в церкви, крестясь и прося о помощи в своих стремлениях.
В руках у нее, как и у многих прихожан, была березовая ветка. Это было 1 июня 1829 года - день Святой Троицы. Не только прихожане приходили с цветами и березовыми ветками, но и весь храм был в тот день украшен свежестью зелени.
Зеленая ветка в церковной традиции — это символ возобновленной весны и обновления людей силой нисходящего Духа Святого. А сама береза священным деревом считается уже издавна...
В честь праздника Святой Троицы священники приодеты в зеленые фелони, а церковная утварь украшена светло-зелеными тканями и лентами. Сам же праздник входит в цикл праздников, начинающихся с Семика и заканчивающихся Духовным днем. А люди привыкли называть весь этот промежуток праздников одним словом — Троица...
Помолившись о помощи, Милана возложила ветку к подножию алтаря и покинула храм. Она снова перекрестилась, поклонилась и сняла платок. Отправившись к ожидавшей ее карете, Милана скрылась в ней и была быстро доставлена домой.
Она тихонько заглянула в детскую, где сын сладко спал дневным сном, и ушла в кабинет супруга. На столе лежали новые письма, которых она с нетерпением ждала. Быстро просмотрев надписи на конвертах, она с радостью обнаружила долгожданный ответ из дворца.
Распечатав, Милана увидела письмо совершенно от иного человека, а не ответ государя, как надеялась. Это было письмо от Василия Андреевича Жуковского...
Жуковский был одним из прекрасных поэтов и переводчиков своего времени. А с 1815 года он стал близок и членам императорской семьи: чтец, учитель русского языка для императрицы, и с 1826 года учитель и наставник цесаревича Александра II.
Жуковский был человеком, содействующим отмене крепостного рабства и сочувствовавшим декабристам, за которых и у него болела душа. Он, будучи человеком мягким и дружелюбным, следовал той философии, которая в нем воспиталась многими зарубежными трудами, над переводами которых работал.
Так, Жуковский говорил, как и Жан Руссо, что прекрасно только то, чего нет. Но «его ни удержать, ни разглядеть, ни постигнуть мы не можем; оно не имеет ни имени, ни образа; оно посещает нас в лучшие минуты жизни -- величественное зрелище природы, еще более величественное зрелище души человеческой, очарование счастия, вдохновение несчастия и проч. производят в нас сии живые ощущения прекрасного, и весьма понятно, почему почти всегда соединяется с ним грусть - но грусть, не приводящая в уныние, а животворная, сладкая, какое-то смутное стремление: это происходит от его скоротечности, от его невыразимости, от его необъятности. Прекрасно только то, чего нет, - в эти минуты тревожно-живого чувства стремишься не к тому, чем оно произведено и что перед тобою, но к чему-то лучшему, тайному, далекому, что с ним соединяется и чего в нем нет, но что где-то, и для одной души твоей, существует. И это стремление есть одно из невыразимых доказательств бессмертия: иначе отчего бы в минуту наслаждения не иметь полноты и ясности наслаждения?»
И с его трудами, с его произведениями, Милана была уже давно знакома и обожала всей душой, полностью поддерживая и в том, что если стремиться к прекрасному, чтобы его создать и дать миру, то это вознесет наши души к райскому счастью, по которому так изнываем. В нас, в наших только руках наше будущее, честь и хорошее имя...
И сейчас, видя письмо Василия Андреевича перед собой, она внимательно его прочитала с просветляющейся душой от того, что благосклонность судьбы дает ей шанс пойти к тому прекрасному, к чему так хочется дойти уже давно.
Жуковский отписал Милане поручение от государя, что ее приглашают исполнить какую-нибудь басню Ивана Андреевича Крылова. Для этого ее просят прибыть к празднику по случаю возвращения цесаревича Александра из-за границы, где он провел два месяца.
Так, за ней вскоре приехал Василий Андреевич, и они отправились вместе в Царское село, где праздник планировалось провести на Детском острове в Александровском парке. А по пути, на вопросы Миланы о советах, какую басню было бы лучше прочесть, Василий Андреевич ответил:
-Как наставник цесаревича, как сторонник нравственности, советую прочитать басню Бумажный змей, - открыл он книгу, которую держал в руках все время и в которой на нужной странице торчала ленточка.
Милана приняла от него раскрытую с басней книгу и читала.
Карета их спешила из Петербурга. Скоро и время летело, и уже показалось Царское село — прекраснейшее место, где любили отдыхать все, кто только туда приезжал, особенно члены императорской семьи, которые построили себе там два чудесных дворца, устроили парки да прекрасные для глаз и души места.
В этом месте зародились даже и свои легенды...
Первая — что Петр I приезжал сюда часто полакомиться молоком на мызе старой голландки Сары, а, когда та скончалась, подарил столь памятную землю своей жене — Екатерине Алексеевне, будущей императрице Екатерине I.
Вторая — что Екатерина I, домовничая в новом дворце в Царском селе, много времени проводила в огороде и даже сама готовила сыр из молока коров, которые были выписаны из Голландии.
Многие уже, кто побывали в столь восхищающем их месте, оставляли в своих воспоминаниях красочные отзывы. Даже в творчестве современников часто встречались поэтические посвящения, как, например в 1823 году, написал свое стихотворение «Царское село» и популярный поэт Александр Сергеевич Пушкин:
Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,
О ты, певцу дубрав давно знакомый гений,
Воспоминание, рисуй передо мной
Волшебные места, где я живу душой,
Леса, где я любил, где чувство развивалось,
Где с первой юностью младенчество сливалось
И где, взлелеянный природой и мечтой,
Я знал поэзию, веселость и покой...
Веди, веди меня под липовые сени,
Всегда любезные моей свободной лени,
На берег озера, на тихий скат холмов!..
Да вновь увижу я ковры густых лугов,
И дряхлый пук дерев, и светлую долину,
И злачных берегов знакомую картину,
И в тихом озере, средь блещущих зыбей,
Станицу гордую спокойных лебедей.
И между тем, как глаза время от времени наслаждались летними прелестями вокруг, вместе с Василием Андреевичем, Милана продолжала свой путь в Царское село, репетировала и учила басню Крылова, которую скоро и вышла читать для императорской семьи...
Императорская семья и близкие гости расселись на Детском острове в прекрасный нежный июнь, и стали с восторгом слушать детские песни, которые просили исполнить, а потом слушали и Милану, вышедшую перед ними и перед глазами еще мальчика-цесаревича.
Цесаревич вникал в каждое слово, как и его отец. И они, и все наслаждались прекрасным голосом милой читательницы басни несравненного Ивана Андреевича Крылова:
Бумажный змей
Запущенный под облака,
Бумажный Змей, приметя свысока
В долине мотылька,
"Поверишь ли! – кричит, – чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полет”. –
"Завидно? Право, нет!
Напрасно о себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.
Такая жизнь, мой свет,
От счастия весьма далёко;
А я, хоть, правда, невысоко,
Зато лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты, в забаву для другого,
Пустого,
Век целый не трещу".
Ни по пути в Царское Село, ни во время празднества, Милана не переставала думать о своем стремлении возвратить возлюбленного, томившегося в Сибири. Дождавшись, когда будет вечер, когда все будут проведены в зал дворца, Милана, наконец-то, удостоилась внимания государя, который к тому времени был еще и князем финляндским, да был коронован 24 марта 1829 года быть царем и Польши...
-И все же, вернусь к грустному, - после комплиментов о прекрасном ее выступлении продолжал государь, отправившись с нею прогуляться. - Прошу принять от меня лично соболезнования по поводу гибели Вашего супруга, графиня.
-Благодарю, Ваше Величество, - в поклоне поблагодарила она.
-Я полагаю, Вам уже сообщили, что надлежащая пенсия будет выплачиваться, - говорил дальше государь.
-Если бы Ваше Величество смогло принять мое прошение взамен этой пенсии, я бы была более умилостивлена Вашей добротой и пониманием, - вежливо высказала Милана.
-Простите мне, графиня, какое же прошение может заменить предложенную сумму? - удивился государь.
-Я писала прошения уже долго, но так и не получала ответа. Прошу разрешить отбыть в Читинский острог, куда сослали князя Алексея Николаевича Нагимова, - сообщила Милана. - А так же освободить заключенного в Петропавловскую крепость князя Дмитрия Васильевича Тихонова.
Глаза государя округлились то ли от удивления, то ли от поражения ее смелым прошением.
-Как... Как бы там ни было, - замотал он головой. - Вы никуда не поедете, графиня. Вы князю ни жена, ни невеста!
-При мне есть письма графа Краусе, моего погибшего супруга, доказывающие, что это по его милости и наводке осудили князей, за которых прошу о справедливости. Молю, Ваше Величество, молю о Вашем милосердии. Знаю, что сердце Ваше не допустит правление зла, - упорно высказывалась Милана, и лицо государя все больше каменело, словно его душу пробили насквозь.
Он протянул руку, ожидая получить письма, и Милана вручила ему все, что привезла и прятала в вышитой коробочке, которую ей, по ее знаку, тут же и преподнесли.
-Я с этим, - встряхнул письмами государь. - Разберусь... Но никуда... Никуда Вы, графиня, не отправитесь! Ни на какую каторгу за бывшим любовником, - прошептал он и, тут же откланявшись, удалился.
Милане стало плохо. Как она ни старалась, не удавалось ей держаться в обществе в оставшийся вечер. Словно не заметил никто ее тревоги, ее разрывающейся души, кроме Василия Андреевича.
Она удалилась в парк, где прислонилась к одному из деревьев и нарушала тишину ночи пронзительными рыданиями.
-Милана Александровна, - только и успел сказать Василий Андреевич, когда подошел к ней, но ее сознание от невыносимой боли души уже исчезало.