Страница 28 из 30
- Спасибо, - прошептала она, наклоняясь, чтобы поцеловать его между ушами. Он замурлыкал еще громче и прижался к ней. Она позволила себе еще немного понежиться в его любви, но ее ждали обязанности, и она отказалась отложить на потом то, что обязана сделать.
Глубоко вздохнув, она потянулась к терминалу комма. Этот не был стандартного больничного образца, и она мрачно улыбнулась. Специальные высоко защищенные системы связи следовали за ней по пятам... даже сюда, в больничную палату. Пробрался ли техник внутрь, что подсоединить их, пока она была без сознания? Скорее всего, нет, решила она. Куда бы она ни путешествовала, ее охрана в числе прочих деталей всегда беспокоилась о том, в какой госпиталь ее отвезут в случае крайней необходимости. Поэтому они наверняка позаботились о том, чтобы в выбранном ими госпитале имелось нужное оборудование для связи, на случай если оно ей понадобится.
Адриенна отбросила эту мысль и нажала на кнопку приема возле мигающего огонька ожидающего сообщения. Прозвучал тихий сигнал, и она прочистила горло.
- Авторизация выдачи сообщения, - произнесла она медленно и четко. Адриенна Мишель Аориана Элизабет, Альфа Семь, Отель три, Лима.
Мгновение компьютеры проверяли ее голос и код авторизации для этой поездки, а потом на экране засветилось изображение ее отца.
"Он ужасно выглядит". - подумала Адриенна. Глаза Роджера распухли, а морщины на лице казались выжженными кислотой. Несколько секунд он молчал, потом резко вздохнул и тут же начал говорить:
- Я знаю, почему ты поехала в Твин Форкс, Адриенна, - сказал он и она сидела не шелохнувшись, потому что его голос изменился. Он был безжизненный, резкий, размытый и неровный - совсем не тот ровный, бесстрастный и вечно, смертельно благоразумный голос, который она привыкла бояться. - Я знал, что ты собираешься сделать еще до твоего отъезда с Мантикоры, и это привело меня в ярость - чего ты и добивалась - но я ничего не сказал. И потому, что не сказал, я почти тебя потерял.
Его голос внезапно дрогнул на последних четырех словах, и он остановился и ухватился за челюсть, крылья его носа раздувались, а мышцы щеки подергивались. Адриенна пораженно уставилась на дисплей, потому что за десять лет со смерти королевы Соланж она ни разу не видела в нем такой бури эмоций.
- Я знаю, что обидел тебя, Адриенна, - наконец сказал он, снова безжизненным, но теперь хриплым голосом. - Я даже знаю как и почему. Я не идиот, как бы по-идиотски я себя ни вел. Но одного знания недостаточно. Хотя должно было быть.
Отец говорил почти сбивчиво, но каждый маленький взрыв слов выходил в ритме стаккато, с лазерной четкостью, несмотря на его рваный тон.
- Должно было быть. И было бы, если бы я не боялся так. Но я подумал... Нет, неверно. На самом деле я не думал вообще, но мне казалось, что думал. И казалось безопаснее быть бесчувственным, оттолкнуть тебя...
Он замолчал, и снова прочистил горло.
- Мне не нужно сообщать тебе все дурацкие вещи, которые я делал, продолжил он через миг. - Видит Бог, если я это сознаю, то ты-то уж и подавно. И я даже не имею права надеяться на то, что ты поймешь, почему я это делал... или простишь меня за это. Поэтому я и не собирался просить прощения.
- Но... - он снова прервался, сделал глубокий вдох и его припухшие глаза подозрительно заблестели - Но сегодня я почти потерял тебя, - хрипло произнес Роджер. - Возможно, уже потерял, и если так, то я не виню тебя, но сегодня я едва не потерял тебя навсегда, как... как я потерял твою мать. И до меня дошло, что если бы я на самом деле потерял тебя, если бы ты... умерла сегодня, тогда малейший шанс, который у меня был попросить у тебя прощения, или рассказать, как сильно я люблю тебя, или даже попытаться исправить обиду и боль, которую я причинил тебе - этот шанс умер бы вместе с тобой. И я не могу этого вынести, Адриенна. Может быть, это высшая степень трусости - что я слишком боюсь потерять тебя, пока между нами эта холодность, чтобы удерживать эту самую безопасную, безразличную холодность. Я не знаю. Я знаю только, что, когда пришло первое сообщение подполковника Тудева, я...
Роджер прервался. Его лицо дергалось, и он прикрыл глаза ладонями. Плечи его тряслись, и Адриенна услышала, что древесный кот на ее коленях мурлычет ей, а слезы затмевают ей глаза.
- Прости меня, малышка, - попросил он дрожащим голосом. - Боже мой, это так глупо, так бессмысленно и незначительно после всего, что я натворил, но я не могу... это единственные слова... - он глубоко, судорожно вздохнул. - Я не знаю другого способа это сказать, - наконец проговорил он. - Я не буду винить тебя, если ты не простишь меня. Я сделал свой выбор и свои решения. Они были неправильны. Они были глупы. Они были трусливы. Но я сделал их, и они страшно обидели тебя, и если ты ненавидишь меня, то я это заслужил, и я это знаю. Но одно я обещаю. Чтобы понять, потребовалось такое ужасное происшествие, как сегодня, но я могу научиться, Адриенна, и простишь ты меня или нет, я никогда не оттолкну тебя снова. Возможно, мы никогда не вернемся к тому, что было смерти твоей матери. Если нет, то я виноват, и я это признаю. Но теперь я знаю, каким был идиотом. Я не могу отвернуться, притвориться, что не знаю. Поэтому по меньшей мере я буду обращаться с тобой так, как подобает монарху по отношению к своему наследнику - тому, с кем советуются и чье участие приветствуют, чье мнение имеет вес и кто имеет право требовать от меня объяснений. Я бы хотел... очень хотел... - его голос снова дрогнул, - сделать гораздо большее. Я бы хотел научиться снова вести себя как отец, но я знаю, что не имею право требовать от тебя или приказать тебе позволить мне это. Я снова попытаюсь заслужить это положение. Возможно, я не сумею, но я собираюсь попытаться, и... - он выдавил слабую улыбку, а слезы все еще катились по его лицу, - ... единственное, чему я научился, это стараться изо всех сил, когда очень сильно чего-то хочу.
- Я знаю, что ты научился, папочка, - прошептала Адриенна сквозь свои собственные слезы, когда Роджер снова остановился, а руки ее гладили кота на коленях. Она ждала столько безнадежных, мучительных лет, чтобы услышать эти слова. Теперь она услышала... и он был прав. В мечтах она видела, как они воссоединялись, шрамы чудесным образом исцелялись, видела, что он снова стал ее обожаемым отцом, и видела себя его любимой дочерью. Но он так сильно ее обидел. Шрамы слишком глубоки, и то невинное совершенство пропало для них навсегда. Они стали гораздо хуже, чем незнакомцами друг для друга, они стали источниками боли, обиды и одиночества, и это нельзя ни забыть, ни простить за один миг, как бы ей это ни хотелось. На самом деле она не знала, можно ли это вообще когда-нибудь простить!